Врата тайны - Ахмет Умит

Понимая, что совершает дурной и недостойный поступок, она все же заглянула через дверную щелку, чтобы узнать, чем же заняты два избранника Аллаха. Они сидели друг напротив друга. Ни звука, ни шороха, ни шепота не исходило от них. Лица были наполнены глубоким покоем, глубокой умиротворенностью, глубоким счастьем. Два духа, скрытые в двух телах, говорили друг с другом без помощи языка, губ, жестов, одними взглядами. Кире-хатун недоступен был такой способ ведения беседы, потому она ничего и не поняла.

Ничего не поняла не только Кира-хатун, но и я.

– Так чем они занимались, – в моем голосе чувствовалось волнение, – что можно делать, сидя вот так вот, не произнося ни слова?

– Они искали… – терпеливо ответил Иззет-эфенди, – сидя в полной тишине, без лишних движений, без вопросов и ответов они искали себя. Но поиск себя, по сути, является поиском Всевышнего. Вот поэтому один оказался влюбленным, а другой возлюбленным. Они знали, что невозможно постичь Господа без любви. Досточтимый Мевляна так говорил об этом: «Сердце и любовь раздевались за занавесом лица / Совсем рядом друг с другом, слившиеся почти до конца / И хоть Джабраил в тот момент себя перед ними яви / Он сгорел бы дотла в пламени их любви». Вот так, дочка, они избрали любовь для постижения Всевышнего.

Эти слова меня порядком запутали. Чтобы как-то разобраться, я спросила:

– Эта любовь… Она же отличается от той, что существует между мужчиной и женщиной?

Он будто расстроился из-за моей глупости, но на его лице не отразилось презрения.

– Я уже говорил вчера, любовь между мужчиной и женщиной ничтожна, ограниченна, преходяща, ее огонь слаб. Она не может воспитать человека, полностью овладеть им, заставить забыть самого себя, – он поднял вверх указательный палец правой руки и вновь прикрыл глаза. – Ты слышишь?

Мелодия, которую играл ней, теперь звучала громче и печальней.

– Вот она – любовь. Как говорил досточтимый Мевляна: «Все мы подобны нею, а Ты музыкант». Великий поэт верил, что к Аллаху ведет много дорог, но для себя он выбрал музыку и радения… Если верить словам Ахмета Эфляки, в один из дней Мевляна сидел и слушал музыку. В это время к нему пришел друг, который сразу же повернулся к тому, кто музицировал перед досточтимым, и жестко сказал: «Прекрати, разве ты не слышишь, что звучит азан?» Но тут заговорил Мевляна и запретил музыканту отрываться от инструмента: «Эта музыка – тоже азан. Обе мелодии обращаются к Аллаху. Одна зовет вознести ему молитву, другая просит человека, чтобы он задумался о могуществе Всевышнего, ощутил его любовь. Не относись к музыке свысока, в ее ритме кроется тайна, если я открою ее, то мир перевернется с ног на голову»… Вот такая история. Тайна, о которой говорил Мевляна, и есть любовь. Музыка же – азан, призывающий человека любить. Поэтому в первых строках «Месневи» досточтимый Мевляна хвалит ней: «Прислушайся к голосу нея – о чем же он плачет, скорбит? / О горестях вечной разлуки, о горечи прошлых обид» [43]. Тростник для нея срезают на берегах озер. Прорезают в тростинке семь дырочек, и инструмент готов. И каким бы мастером ни был музыкант, где бы и в каких условиях он ни играл, ней всегда поет о собственной тоске. Потому что он всегда остается частью того целого, что называется озером. Настоящий покой, настоящее счастье, настоящую радость он может обрести только тогда, когда вновь сольется с целым. С другой стороны, ней по-прежнему несет в себе дух и память берега озера. Так же и Всемогущий Аллах вылепил из глины тело, вырезал в нем семь дырок и своим дыханием оживил Адама. Когда Аллах вдыхал в Адама жизнь через нос, он передал ему и частицу божественного духа. То есть создатель неба и земли, правитель четырех иклимов, семи континентов и девяти небес все время жив в нас. Вот только наша низменная природа заставляет нас совершать ошибки, рождает голод по еде, сну, плотским утехам, а постоянно растущее эго стремится запрятать священную частицу Господа в самый дальний угол души, из-за чего многие люди не понимают даже, какая ценность таится внутри них самих. Тех же, кто заметил ее отблеск и посвятил всего себя ее поискам, мы называем влюбленными. Поиск сам является любовью. То есть прежде всего необходимо искать. Но нельзя искать в одиночку, рядом должен быть учитель, мюршид, иначе говоря, возлюбленный. Потому что никто не может без чужой помощи пройти по мосту страсти, что тоньше волоса и острее ножа. Но как только ищущий сумеет пересечь его в первый раз, ему больше не нужен возлюбленный. Теперь он один сам себе влюбленный и сам себе возлюбленный. Таков же и Аллах.

– То есть Шамс был тем, кто привел Мевляну к Аллаху?

Иззет-эфенди с улыбкой покачал головой:

– Или указал ему путь. У Шамса есть прекрасная история, которая раскрывает отношения между мюридом и мюршидом. Однажды мюрида спросили: «Кто более велик – твой мюршид или Абу Язид Бистами?» Мюрид без малейших раздумий ответил: «Конечно, мой мюршид». – «Кто тогда более велик – твой мюршид или пророк Мухаммед?» Ответ был прежним: «Мой мюршид». «Кто же тогда более велик – твой мюршид или Всемогущий?» И вновь его ответ не изменился: «Мой мюршид». – «Нет ли ереси в твоих словах?» Мюрид был уверен в себе и своих ответах и с гордостью объяснил: «Ереси нет. Потому что мой мюршид рассказал мне о существовании Аллаха, его единстве, о том, какие удивительные качества в нем соединяются, и что ни подобного, ни схожего с ним не существует. Тому же, у кого нет мюршида, наставником служит дьявол».

Этими словами Иззет-эфенди закончил свой рассказ, после оглядел нас и добавил:

– Как следует из этой истории, связь между мюридом и мюршидом глубже самой большой страсти.

Меннан остался под большим впечатлением и с восторгом произнес:

– Вот поэтому Мевляна говорил, что его религия – любовь.

Старик по-дружески погладил его ладонью:

– Кто же может понять безумные речи Меджнуна, кроме Лейлы?

Выходит, Шах Несим был возлюбленным моего отца. Был тем, кто вел отца к Господу. Вот почему этот пакистанец был так важен для него. По той же самой причине Мевляна не отказывался от Шамса. А что же сам Шамс? Без сомнения, Мевляна имел для него то же самое значение. Они оба одновременно были влюбленными и возлюбленными, мюридами и мюршидами. Но Шамс не умел так красиво выражать свои чувства, как делал это Мевляна. Он не говорил так много