Новая Переменная - Канира

* * *

Открыв глаза, мирный писк прибора, что показывал мой пульс, был словно гром. Не понимая, что происходит, присел с пониманием, что тело не болит. Чудо!

Моя палата, что уже стала мне родной, смотрелась словно из давно забытого фильма-боевика. Белые стены, отдельная койка, место для меня одного, приборы и капельницы. Окно, которое было закрыто и запотело от холода снаружи, и две двери: одна вела в коридор, а другая — в уборную и душ. Дорогое удовольствие в этой стране, но позволить такое мы смогли, всё же дети давно выросли. Да-а. Давно…

Что-то в сердце защемило, и глаза стали наворачиваться слезами. Что ж такое происходит? Давно не плакал, а тут словно молнией пронзила грусть. Успев смахнуть пару слезинок, посетитель не увидел моей слабости, в палату вошёл мой доктор, Роберт.

— Так-так, что же тут у нас происходит, больной и сам двигается! Какое счастье видеть вас таким, Мистер ***** — Последнюю часть словно ушам затолкали пробки, не услышал, но не обратил внимания. Всё же не молод я. А тут ещё и рак.

— Всё благодаря вам, Роберт. — Ответил ему на неродном языке, что было довольно легко, учитывая, что я живу здесь уже лет десять. И что это меня потянуло на воспоминания?

— О, не прибедняйтесь, ваша ремиссия вызвала шок и трепет, когда мы получили анализы, мы их перепроверили три раза, но вот вы здесь! Всего месяц, а уже как огурчик, хотя были уже на последней стадии. Удивительно. А как удивились ваши дети, словами не передать…

— Дети?

— Ваша дочь и сын, надеюсь, вы их не забыли. — Прозвучало шутливо, но тон стал серьёзным.

— Славу богу, нет, Роберт, мои любимые, Кара и Кларк, как я их мог забыть?

— И правильно! — Он указал пальцем вверх. — Как раз удобный случай, и они уже здесь.

— Здесь?! — Я удивился, понимая, что был далеко от них и те прилетели ко мне?

— Конечно, всё же вас скоро выписывать надо. Вот они и прилетели вас забрать. Я пойду, Кара уже здесь и ждёт вас снаружи. Мне её пустить?

— Да, конечно…

После ухода доктора в мою палату влетел вихрь под названием Кара и сграбастала меня в свои медвежьи объятия. Она всегда была такой сильной?

— Папа!

— Доченька… — Её блондинистые волосы россыпью ложились на мою подушку, а запах яблок щекотал мой нос. Дочь…

— Папа, ты что плачешь? — Раздался встревоженный голос. — У тебя что-то болит? Мне вызвать доктора?..

— Нет-нет, всё хорошо. Просто вдруг внезапно вспомнил, как я сильно тебя люблю.

— Ох, ну, Пап, испугал же ты меня. Я тебя тоже сильно люблю, как и Кларк! Он, кстати, скоро будет, задержался в отеле…

Да-а. Наконец-то семья и здоровье, что ещё нужно?

* * *

Глава 33

— Ха-ха, ну, пап, прекрати, мне щекотно!

— А кто говорил, что она самая крепкая девочка на земле?

— Ну, папа, мама, скажи ему, ха-ха-ха.

— Ох, отпусти ты её уже, Джон.

— Ой, а кто тут у нас подал голос?! Разве это не мисс Совершенство?

— Ой-ой, Джонатан! Прекра…

* * *

Я уже не помню, как точно всё началось. Иногда мне кажется, что рак был частью меня всегда, как какой-то скрытый враг, которого я не замечал, пока он не стал слишком сильным. Я — отец двоих детей: Кары и Кларка. Мы с женой, когда она ещё была рядом, любили говорить, что Кара — это мама в миниатюре, а Кларк — я. Но сейчас, после того как она ушла, всё изменилось. Я пережил рак. Это звучит как чудо, когда ты после долгих месяцев химии, облучений и бесконечных слёз вдруг слышишь: «Ремиссия». Но чудо — это не конец, это просто другая форма начала. Боль возвращается, но уже не та. Она скрыта внутри, и ты учишься жить с ней, притворяясь, что всё нормально. Я научился смотреть на мир иначе, ценить моменты, когда у тебя есть шанс просто проснуться, а не быть зажатым в бесконечном зале ожидания. Мои дети стали счастьем для меня. Тем, что держало меня в этом мире. После смерти жены лишь они смогли дать мне желание жить. После того как я прошёл через всё это, всё в нашей семье изменилось. Кара и Кларк стали для меня всем. Это были не просто дети, а настоящие опоры. Но чем больше я боролся с болезнью, тем больше ощущал, что теряю их. Я чувствовал, как они взрослеют на моих глазах, и в какой-то момент понял, что больше не смогу защищать их, как раньше. Мир для меня стал зыбким, и каждый день был как прощание.

Ей было шестнадцать, когда я заболел. Я помню, как в первый раз она постучала в мою палату в своей школьной форме, с её светлыми волосами, которые она всегда укладывала идеально. Она даже тогда была слишком взрослой для своего возраста. Смотрела на меня как на взрослого, а не как на отца, который всегда знал, как делать всё правильно. В те месяцы она научилась быть матерью, ругая меня, чтобы я ел, заставляя пить таблетки и давая мне силы в моменты слабости. Я гордился ею, но и ненавидел себя за то, что позволил ей нести такой груз. Она была слишком мала, чтобы повзрослеть. После моего отъезда в восемнадцать лет на другой континент, когда приходилось разбираться во всём самому, я понимал, насколько ей трудно… Благо был Кларк. А вот Кларк, несмотря на свои двадцать лет, был совершенно другим. Он был беспечным, смеющимся, полным энергии ребёнком. Он не понимал, что со мной что-то не так. Или, может быть, не хотел понимать. Он врывался в мою комнату с безумными идеями насчёт заработка, пытался шутить, устраивал маленькие цирковые представления, чтобы заставить меня смеяться, когда мне было тяжело. Он всё это делал, несмотря на то, что в его глазах был страх — но он скрывал его за этими бессмысленными шалостями. Мой маленький сын стал настолько взрослым, что дарил мне счастье.

Я часто сидел на кровати, смотрел на них обоих и думал, что это единственная причина, по которой я всё это выдерживаю. Я не мог оставить их, не мог быть тем отцом, который бросает своих детей. Я боялся, что, если