Гражданин Бонапарт - Николай Алексеевич Троицкий

убийством Павла I, уже заподозренная полицией, она успела бежать за границу, поселилась в Лондоне, блистала там «в замкнутом и недоступном обществе английской аристократии. Принц Валлийский, т.е. будущий король Георг IV, был у её ног… Пышно и шумно шли годы её заграничного житья, но шли и срывали цветок за цветком», а вместе со старостью, когда она вернулась в Россию, «началась для неё пустыня, удары судьбы»: её сын погиб в Бородинской битве, а дочь рано умерла; правда, внучка её удачно вышла замуж за шефа жандармов А.Ф. Орлова[1496].

Обратимся теперь к давлению на Павла I (против союза с Францией) извне. В этом больше всех старались преуспеть верхи Австрийской империи, дважды (в 1797 и 1800 г.) разгромленной Наполеоном. Её министр иностранных дел Л. Кобенцль униженно, через российского посла в Вене С.А. Колычева, домогался у Павла I «восстановления доброго согласия» и «тесного союза двух императорских дворов»[1497]. Английское правительство пыталось воздействовать на Павла с большим достоинством и с чисто иезуитским коварством. А.3. Манфред проследил по материалам Архива внешней политики России, как английская дипломатия, предвкушая скорый захват Мальты, на которую претендовал и Павел I — Великий магистр Мальтийского ордена, лицемерно внушала Павлу для отвода глаз, что Англия не имеет никаких видов на… остров Корсику и что «завоевание Корсики имело бы большое значение для Его Императорского величества»[1498]. «То был «дар данайцев», — комментировал такую любезность Англии за чужой счёт А.3. Манфред. — «Великодушно жертвуя» то, что ему не принадлежало, «предлагая» вместо Мальты французскую Корсику (родину Наполеона! — Н.Т.), британское правительство надеялось, если бы Россия попалась на эту удочку, навсегда поссорить её с Францией»[1499]. Однако Павел на эту «удочку» не попался. Очень помог ему в этом Наполеон.

Для первого консула ключевой приоритет его внешней политики был тогда однозначен: «Договор с Россией, которая должна стать главным и естественным союзником Франции», — так формулировал его по заданию Наполеона Талейран[1500]. Н.П. Панин и Ф.В. Ростопчин подали российскому императору записки с противоположными рекомендациями. Если Панин выступал за союз с Австрией и Англией, то Ростопчин, подчеркнув искреннее стремление лидера Франции к миру («Истина сего доказывается всем его поведением»), крайне негативно оценил «алчность и дерзость» Англии: «Так, она вооружила попеременно угрозами, хитростью и деньгами все державы против Франции (Павел I здесь оставил пометку: «И нас грешных!» — Н.Т.) и выпускала их на театр войны единственно для достижения собственной цели»[1501]. Вывод Ростопчина категоричен: необходим союз России с Францией. 2 октября 1800 г. Павел I одобрил эту записку («Дай Бог, чтоб по сему было!»[1502]), а Панина уволил в отставку. Теперь сближение между Россией и Францией пошло в ускоренном темпе. Первым практическим шагом с российской стороны стала миссия Спренгпортена.

Барон Ирье Мауно Спренгпортен (1740–1819) — «полушвед, полуфинн на русской службе»[1503] с генеральским чином, но с профранцузскими симпатиями, впоследствии первый губернатор Финляндии в составе Российской империи, — был послан в Париж 21 ноября 1800 г. Поскольку проезд от Петербурга до Парижа занимал от 18 до 25 дней, Спренгпортен прибыл в столицу Франции 20 декабря — с остановкой в Брюсселе и далее с задержками в других городах.

Дело в том, что Наполеон повелел устроить российскому посланцу торжественную встречу. В Брюссель с этой целью выехал авторитетный генерал А.Ж.Г. Кларк, четырежды в разное время возглавлявший Военное министерство Франции, а по пути из Брюсселя к Парижу Спренгпортена встречали местные власти — непременно с воинскими почестями, под артиллерийские салюты. По прибытии в Париж Спренгпортен в первый же день был любезнейше принят сначала Талейраном, а потом и самим Бонапартом.

Формально миссия Спренгпортена имела скромную цель: принять русских пленных. Но, как явствует из текста полученной им от Павла I секретной инструкции[1504], главными должны были стать и действительно стали переговоры о том, чтобы Франция и Россия «соединились и постоянно поддерживали дружественные отношения», не позволяя «другим странам (в первую очередь, конечно же, Англии. — Н.Т.) с их стремлением к захвату и господству повредить русско-французским интересам». Переговоры Спренгпортена с Наполеоном произвели на каждого из них настолько приятное впечатление полного взаимопонимания, что уже на следующий день первый консул написал личное письмо российскому императору, давно опубликованное и во французском оригинале и в русском переводе[1505]. Текст этого письма, как и ответ на него Павла I, перепечатаны в новейшей монографии О.В. Соколова, полагающего, что их «нельзя не привести полностью»[1506]. Соглашусь с Олегом Валерьевичем и надеюсь, что мой читатель согласится в том же со мной. Итак, вот письмо Наполеона Бонапарта Павлу I от 9 (21) декабря 1800 г.:

«Вчера я встретил с огромным удовольствием генерала Спренгпортена. Я поручил ему передать Вашему Императорскому Величеству, что как по политическим соображениям, так и из уважения к Вам я желаю, чтобы наши две великие нации соединились как можно скорее в прочном союзе.

В течение двенадцати месяцев я пытался дать мир и спокойствие Европе, но не смог этого сделать. Ещё идёт война без всякой необходимости и, как мне думается, только из-за подстрекательства английского правительства.

Через 24 часа после того, как Ваше Императорское Величество наделит какое-либо лицо, пользующееся Вашим доверием и знающее Ваши желания, особыми и неограниченными полномочиями, — на суше и на море воцарится спокойствие. Когда Англия, Германский император (т.е. император Австрии и Священной Римской империи. — Н.Т.) и другие державы убедятся, что воля и сила наших двух великих наций направлены к одной цели, оружие выпадет у них из рук, и современное поколение будет благословлять Ваше Императорское Величество за то, что Вы освободили его от ужасов войны и раздоров.

Если Ваше Императорское Величество разделяет эти чувства, в чём я не сомневаюсь, зная Ваш искренний и возвышенный характер, то, я думаю, приличие и достоинство требуют, чтобы одновременно были распределены границы различных государств и чтобы Европа узнала в тот же самый день о подписании мира между Францией и Россией и о взаимных обязательствах, принятых ими на себя для умиротворения всех государств.

Это твёрдое, откровенное и честное поведение может не понравиться некоторым кабинетам, но вызовет одобрение всех народов и потомства.

Я прошу Ваше Императорское Величество верить чувству особого уважения, которое я к Вам питаю. Чувства, выраженные в этом письме, служат тому самым высшим доказательством, какое я могу Вам представить.

Бонапарт».

Поразительный