12 апостолов блокадного неба - Марина Викторовна Линник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Дед, прости, я не хотела тебя обидеть! – обняв дедушку за плечи, сказала девушка и, поцеловав его, спросила: – А скажи, кто спас вас? Нашим войскам удалось все‑таки освободить деревню? Раз ты жив, значит, они успели?
– Да, внученька. На рассвете тринадцатого дня наша армия прорвала гитлеровскую оборону и ворвалась в Смоляково. Освободив измученную деревню от врагов, наши бойцы, не теряя ни секунды, ринулись к проклятой лощине, где мы томились в ожидании, и вызволили из танка двух обледеневших, израненных и до предела истощенных солдат. Картина, представшая перед глазами, была ужасающей. Даже видавшие виды наши спасители были потрясены: вокруг танка, словно скошенная косой смерти трава, лежали штабеля тел фашистов, изрешеченных безжалостным огнем наших пулеметов. Взятые в плен немецкие офицеры, услышав о несгибаемых защитниках, попросили показать им этих людей, что столько дней удерживали позицию. Завидев полуживых, измученных, но несломленных солдат, они не могли поверить собственным глазам.
– Этот народ нельзя победить, – провожая нас взглядом, сказал один из них.
– А когда ты узнал, что стал Героем Советского Союза? – поинтересовалась внучка.
– В госпитале. Ко мне приехал мой командир и привез известие о высокой награде. Сказать по правде, я до сих пор не знаю, за что мне вручили ее. Верный присяге, я только выполнял свой долг. И так делал любой из нас, вне зависимости от чинов, званий, на фронте или в тылу.
Чай и каша на кухне давно остыли, в школе прозвучал звонок на первый урок, а в учреждении, где работала дочка героя, сотрудники приступили к своим обязанностям. Но собравшиеся за круглым столом в теплом свете старинного абажура потеряли счет времени. Мир за окном перестал существовать. Они внимали рассказу Виктора Сергеевича о днях минувших, и в сердцах матери и дочери рождался безмолвный вопрос: «А хватило бы мне мужества на такой подвиг? Выстояла бы? Обладаю ли я той несокрушимой силой духа, что вела предков сквозь огонь и бурю?»
Однофамильцы
Согласно архивным документам, в рядах военнослужащих РККА во время Второй мировой войны служило много однофамильцев руководителей Третьего рейха. За боевые заслуги награждались и Борманы, и Гессы, и Геринги, и Мюллеры, и… даже Гитлеры. Правда, чтобы получить награду «За отвагу», Семёну Константиновичу Гитлеру пришлось сменить фамилию, так как у советского командования просто не поднялась рука наградить медалью однофамильца фюрера. Но именно эта фамилия спасла семью героя от гибели во время оккупации.
– Семён, когда ты приедешь в следующий раз на побывку? – провожая сына на вокзале, спросила дородная женщина средних лет с волевым подбородком и носом-туфелькой, характерным для многих еврейских женщин. Ее кучерявые волосы бойко выбивались из-под соломенной шляпки.
– Мама, я не знаю, – пожал плечами красноармеец. – Может, осенью, а может, зимой. Как получится. Я напишу тебе обязательно, как узнаю.
– Семён, помни, что ты обещал! И не просто «напишу тебе», а ты должен писать каждый день, – увещевала его мать. – Не забудь о данном обещании. Тебе необходимо рассказывать обо всем, что с тобой происходит. Сколько раз я должна повторять непреложную истину? Как тебя встретят, где разместят… помни: обо всем! Да, и, пожалуйста, съешь все, что я и дядя Авраам положили тебе в корзину. Там твои любимые фалафель и цимес.
– Ну, мама! – заворчал красноармеец.
– Семён, не «ну, мама», а «буду писать и все съем»! Твоя бедная мамочка так старалась!.. Сын мой, что за манеры? – возмутилась женщина, с недовольством поглядев на сына. – И чему вас только учат в вашей армии? Вот и отпускай ребенка.
– Риночка, ребенку уже девятнадцать лет! – попытался возразить ее брат. – Август Октавиан возглавил армию в восемнадцатилетнем возрасте, как, собственно, и Александр Македонский. Да и Жанне д’Арк было семнадцать…
– Мне совершенно наплевать на твою историю, Авраам, – перебила его Рина. – Меня‑таки волнует лишь мой сын. Моя кровинушка.
– Хорошо, мама, конечно, не волнуйся, я сделаю все, как вы сказали. Все съем и, как только доберусь до места назначения, напишу, – ответил парень и, наспех поцеловав ее в щеку, вскочил на подножку тронувшегося поезда.
– Семён! Ты совсем не жалеешь меня! Я воспитала неблагодарного сына… Ох, Авраамчик… что‑то неспокойно у меня на душе. Ох, как неспокойно.
– Берегите себя, мама! Это главное! – крикнул парнишка родным и, помахав им, скрылся в вагоне.
Если бы он знал тогда, что эта встреча станет последней, то не стал бы спорить с матерью. Но в тот миг Семён, темноволосый, неприметный парень, обожавший свою родительницу, был раздосадован. «Ну сколько можно меня опекать и говорить, что мне нужно делать? Да еще и при народе? – кипел он, сидя в переполненном вагоне. – Мама до сих пор считает меня ребенком. А я уже второй год в армии, окончил пулеметную школу недавно. Еду сейчас к месту службы в Тираспольский укрепрайон. Я уже взрослый, черт подери, а она все еще нянчится со мной, словно с несмышленышем».75 Однофамильцы
Материнское сердце не обмануло. Связь с сыном прервалась 22 июня. Стремительный натиск вражеской армии, мучительное неведение, тревожные фронтовые сводки, страх за сына и родных, которых призвали на фронт, – все это терзало душу немолодой женщины.
– Почему от него нет письма? – постоянно изводила она близких одним и тем же вопросом. – Неужели нельзя выделить хотя бы пять минут своего времени, чтобы написать матери, прекрасно зная о моих душевных терзаниях?
– Риночка, не мучь себя, – пытался успокоить ее брат. – Ты же знаешь, что идет война, что в тех местах, где служит Сёма, продолжаются тяжелые бои.
– Ой, не напоминай мне об этом кошмаре! Как такое вообще могло произойти? Мы же подписали пакт о ненападении! – воскликнула она возмущенно. Но в ту же секунду ее некогда красивое лицо покрылось смертельной бледностью. – А вдруг с Сёмочкой что‑то произошло? Вдруг его убили? Может, поэтому он и не пишет? Лили, дорогая, где мои капли? Дай, пожалуйста! Никто обо мне не заботится!
– Достаточно того, что ты сама о себе слишком много думаешь, – буркнул брат и вышел из комнаты. Он до такой степени устал от капризов родственницы, что уже подумывал, не пора ли уехать куда‑нибудь.
«Если армия не удержит рубеж и враг прорвет оборону, нам всем несдобровать, – невеселые думы терзали пожилого мужчину. – Известное дело, как немцы относятся к евреям. Об этом не раз писали в газетах и говорили по радио. Их фюрер не раз грозил миру “очищением” от неугодных –
