Современный зарубежный детектив-14. Книги 1-22 - Себастьян Фитцек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все же Брук сжала сумку и чуть не перешла на бег, пока не оказалась почти у своей квартиры на первом этаже. Оставалось только пройти мимо блока гаражей. Не сводя глаз с входной двери, она нащупала в сумке ключ. Изредка Брук позволяла себе оглядываться как бы невзначай, но не так, чтобы со стороны казалось, будто она растерялась и представляет собой легкую добычу.
Но Брук так и не прошла мимо гаражей.
Все произошло очень просто: рывок за хвост, огромная теплая ладонь, закрывшая рот, а затем укол в плечо. Последней ее мыслью было: «Вот и все. Вот так я и умру».
С тех пор прошло десять лет.
Глава 2
Закончив рассказывать Кинси о дне своего похищения, Брук подходит к окну и смотрит на лес.
Она знает, что сейчас август, потому что у них есть календарь. Она знает, что этот дом находится недалеко от орегонского побережья, потому что Митч однажды сказал ей об этом. Но с тех пор как Брук сюда попала, она отходила от дома всего на несколько шагов. Это максимально дозволенное расстояние.
Если, конечно, они хотят остаться в живых.
Брук не рассказала Кинси о своей дочери. Это еще кажется слишком болезненным, даже спустя десять лет.
Десять лет.
Возраст Джесси. Столько же лет девочка живет без мамы.
Что ее папа говорит Джесси об отсутствии Брук? Как Джесси сейчас выглядит? Брук все еще помнит ее малышкой.
«Но у Джесси хотя бы есть бабушка».
Бабушка будет рядом с ней, насколько позволит Йен. А вот Брук рядом не будет. Ей ни за что не сбежать отсюда. Но оставаться в живых – это своего рода акт неповиновения тому, что у нее отобрали привычную жизнь. Это не надежда. Брук точно знает, что такое надежда, и она мертва. Надежды нет.
Кинси сидит на полу, играя с куклами, и не смотрит на Брук. Если они не смотрят друг другу в глаза, похититель не знает, что они разговаривают. В системе наблюдения нет звука.
Кинси поправляет платье своей куклы – Болтушки Кэти[464]. Вероятно, именно с ней в детстве играла Грейс, их похитительница, потому что кукла сломана. Рыжевато-каштановые волосы потускнели, один глаз не открывается, нет веревочки, за которую надо потянуть, чтобы кукла «заговорила».
– Значит, это тоже был Митч? Это он тебя схватил?
Кинси знает, что это был он. Брук уже рассказывала об этом, но Кинси не всегда внимательна. Она здесь всего два месяца, и Брук беспокоится, что она не воспринимает реальность как должное. Нужно смириться со скукой и придерживаться сценария. А еще уметь импровизировать, когда появляется Грейс и вклинивается в сценарий. Надо все время быть начеку, запоминать то, что кажется неважным. Никогда не знаешь, когда мелкие детали станут вопросом жизни и смерти.
Окно в доме приоткрыто совсем чуть-чуть, но этого достаточно, чтобы впустить свежий воздух. Брук закрывает глаза и наслаждается ветерком, ласкающим щеки. Пахнет влажной хвоей и морем.
Дом стоит посередине участка в три акра и окружен соснами, не считая заросшего сорняками палисадника и гравийной подъездной дороги с разворотным кругом. Больше Брук ничего не видит. Дальше только деревья, а примерно в двухста футах[465] от границы участка проходит дорога, которая, видимо, соединяет их с цивилизацией.
– Брук? Это был Митч? – повторяет Кинси.
Она из тех, кто не может держать бурный темперамент в узде, что бы ни делала. Поэтому ее косички подпрыгивают, когда она говорит, кончики задевают металлический обруч на шее. Такой же, какой носит Брук вот уже десять лет.
Обруч одновременно позволяет им жить и может убить.
На Кинси желтое платье до колен, с большим белым воротником, и вязаный кардиган. Она играет роль Грейс Гамильтон в детстве, девяти лет от роду. Неважно, что ей двадцать три.
– Ага, – говорит Брук, отворачиваясь от окна и бросая взгляд на камеру, висящую у потолка. Она возвращается на кухню, чтобы навести порядок в кладовке, прежде чем кто-нибудь заметит, что она отклонилась от сценария. Весь день за ними наблюдают. – Я почти уверена, что Митч – единственный, кому Грейс когда-либо доверяла. Он целую вечность был ее верным пажом.
Кинси отрывает взгляд от Болтушки Кэти и непонимающе смотрит на Брук. Она не улавливает шутку о том, что у Грейс и Митча какая-то извращенная любовная связь.
«Ну да ладно». Не у всех же такое чувство юмора, как у Брук.
Митч похитил каждую из них, чтобы они играли определенную роль, а Грейс верит, что если воссоздаст определенные эпизоды из собственного детства, то исцелится и обретет покой. Поэтому они разыгрывают эти наспех состряпанные сцены, изображая идеальную семью. Никто не знает, происходило ли это когда-либо на самом деле. Да это и не имеет значения.
Только Брук продержалась так долго, и при мысли о последних десяти годах, обо всех погибших людях, все внутри у нее сжимается. Но она не плачет. Вероятно, потому, что уже выплакала все слезы и теперь бережет каждую слезинку для ночной темноты. Для тех мгновений, когда она остается в одиночестве и за ней не следят камеры.
Она бережет слезы для Джесси.
– Ты видела тело Тайсона? – спрашивает Кинси.
Брук каменеет, сжимает зубы.
– Давай не будем об этом. Не будем говорить о Тайсоне. – Она ставит на полку консервные банки с супом и поворачивает их этикетками наружу. – Я не хочу говорить о тех, кто не выжил. Что еще ты хочешь знать?
– В чем секрет выживания? Как тебе удалось продержаться так долго? – спрашивает Кинси, словно у нее заготовлен целый список вопросов.
Брук пожимает плечами.
– Я соблюдаю правила. Это единственный способ.
Кинси задумчиво хмыкает, словно Брук – гуру по выживанию в заточении и обладает глубочайшими познаниями в этой области.
– Например, – продолжает Брук, – ни о чем не проси, когда приходит Митч. Перестань жаловаться и веди себя идеально, когда здесь Грейс.
В прошлой жизни Кинси была элитной секс-работницей. Митч притворился клиентом и накачал ее наркотиками. Вот так просто. Не выяснял, где она живет, не следил за ней в автобусе, не искал обходной путь, чтобы перехватить ее, не
