Имперский повар 2 - Вадим Фарг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Моя кухня жила своей жизнью. Она гудела, шипела и пахла так, будто я проспал не до шести утра, а до самого разгара обеденного ажиотажа. Аромат крепкого, свежесваренного кофе смешивался с запахом поджаренного до золотистого цвета лука. На плите что-то уютно булькало, а по разделочной доске раздавался чёткий и уверенный стук ножа.
Вся моя маленькая армия была в сборе и при деле. Вовчик, с лицом буддийского монаха, достигшего просветления, медитативно чистил гору моркови. Казалось, для него в этот момент не существовало ничего, кроме корнеплода и овощечистки. Рядом Настя, моя сестрёнка, напевала под нос какую-то незамысловатую мелодию и протирала и без того сверкающие тарелки. А у плиты, элегантно помешивая что-то в большой кастрюле, стояла Даша. Её рыжая коса смешно подпрыгивала в такт движениям, а на щеках играл лёгкий румянец от жара.
— О, шеф проснулся! — она обернулась на скрип двери и улыбнулась так широко и солнечно, что в нашей вечно сумрачной кухне, кажется, стало светлее. — А мы уж подумали, ты решил объявить понедельник выходным.
Я замер на пороге, как истукан. Мой сонный мозг отчаянно пытался сложить эту картину в нечто осмысленное. Они все здесь. В шесть утра. В понедельник. И они, чёрт возьми, работают. Без моих приказов и утреннего рыка. Хотя стоит уточнить, что я толком на них никогда и не рычал. Но это уже так… отступление.
Настя, вытерев руки о белоснежный фартук, подошла ко мне. Её огромные серые глаза смотрели с такой неприкрытой заботой, что мне стало как-то неловко. Я к такому не привык. В моём мире забота проявлялась в идеально наточенных ножах и вовремя поданных заготовках.
— Мы решили дать тебе поспать, Игорь. У тебя и так дел по горло с этим твоим… грилем-переростком. Все эти чертежи, расчёты, встречи… Я вчера вечером с Дашей списалась, и мы решили, что утренние заготовки возьмём на себя. Так что иди, садись. Твой завтрак стынет.
Она кивнула на маленький столик в углу, где мы обычно наспех перекусывали. Там уже стояла большая кружка с дымящимся кофе и тарелка, заботливо накрытая другой, чтобы сохранить тепло.
Я ошарашенно переводил взгляд с Насти на Дашу, потом на Вовчика, который, кажется, так и не заметил моего появления, полностью погрузившись в морковную нирвану. Что ж, это было… приятно. Чертовски приятно. Я, Арсений Вольский, привыкший, что моя бригада поваров в Москве начинала шевелиться только после моего появления и раздачи ценных указаний, столкнулся с чем-то совершенно новым. С искренней заботой.
— Спасибо, — с трудом выдавил я, чувствуя, как краснеют уши. — Правда, спасибо.
Я прошёл к столу и тяжело опустился на табурет. Кофе был в точности как я люблю — чёрный, как ночь, и крепкий, как удар кузнечного молота. Без сахара. Я сделал большой глоток, и терпкая горечь начала прогонять остатки сна. В этот момент ко мне подлетела Даша.
— Это вам, шеф. Для укрепления сил, — проворковала она, снимая с тарелки крышку. Голос у неё был какой-то низкий и бархатный, отчего по спине пробежала стайка мурашек.
Я опустил глаза. На тарелке лежала обычная яичница. Два яйца. Но приготовлены они были… необычно. Кто-то — и я кажется догадывался, кто именно — не поленился и при помощи какой-то формочки или просто невероятной ловкости рук придал яичнице форму идеального, ровного сердечка. С двумя ярко-жёлтыми, чуть подрагивающими желтками в центре.
Я медленно поднял взгляд на Дашу. Она стояла, закусив нижнюю губу, и скромно улыбалась, глядя на меня в упор. Но я видел, как её щёки заливает предательский румянец. Поймав мой ошарашенный взгляд, она тут же смутилась, пискнула что-то вроде «Приятного аппетита!» и, развернувшись, убежала к плите. Оставила меня одного наедине с этим… кулинарным посланием.
Ну вот, опять. Я устало покачал головой, глядя на это нелепое, трогательное и совершенно неуместное сердце. До чего она ещё додумается? Я же вроде ясно дал понять — и ей, и себе, — что мне сейчас не до романтики. У меня на носу война с Алиевыми. У меня проект, от которого зависит наше будущее. У меня тайна смерти отца, которая не даёт мне спать. Какие, к чёрту, сердечки из яиц? Или она думает, что я здесь от скуки развлекаюсь?
Я тяжело вздохнул. К утренней головной боли добавилось глухое раздражение. На неё — за эту девчачью настойчивость. И на себя — за то, что это дурацкое сердце почему-то не вызывало у меня желания швырнуть тарелку в стену. Ладно, Вольский, с этим разберёмся потом. Сейчас в меню завтрак. А потом — великие дела.
Я взял вилку и с безжалостностью патологоанатома вонзил её прямо в центр одного из желтков. Он послушно лопнул, и густая оранжевая лава медленно растеклась по белку. Если быть честным, по краям яичница была самую малость пережарена, белок получился не таким нежным, как я люблю. Но, чёрт подери, это была самая вкусная яичница, которую я ел за очень долгое время.
* * *
Залпом допив тёмный, как смола, кофе, я решительно поднялся из-за стола. Время нежностей и сантиментов вышло. Пришла пора ковать железо, пока горячо. В самом прямом и буквальном смысле этого слова.
Путь до кузницы Фёдора Громова занял у меня минут десять неспешным шагом. Город только-только просыпался. Пахло утренней прохладой, угольным дымком из печных труб (да, да, здесь всё ещё были простенькие частные дома, что придавала нашему городу свою аутентичность) и свежим хлебом из соседней булочной. Я шёл по пустынным улочкам, крепко прижимая к груди свёрнутый в тугой рулон ватман с чертежами.
В голове я уже разыгрывал наш будущий диалог, как шахматную партию. Я представлял, как хмурое лицо кузнеца станет ещё мрачнее, когда он увидит масштаб моей затеи. Как он начнёт рычать, что я спятил, что на такую работу нужен месяц, а не жалкая неделя. Я готовился торговаться, убеждать, давить на авторитет барона и даже немного льстить. В общем, готовился к тяжёлой словесной битве, где моим главным оружием будет наглость и убедительность.
Ещё на подходе я услышал знакомые звуки. Но это был не привычный, ритмичный звон молота о наковальню, от которого дрожит земля. Нет, из кузни доносилось
