Нежеланная императрица, или Постоялый двор попаданки - Ксения Мэо

отпустив меня, и я едва не падаю от внезапного головокружения. Он удерживает меня вертикально за плечо, но это прикосновение лишено страстного подтекста.

— Пожалуй, я принял решение, как с тобой поступить, — произносит он, глядя на меня непроницаемым взглядом.

От охватившего меня волнения сердце бьется под горлом, в висках пульсирует кровь. А он как нарочно тянет, смакуя мгновения моей паники.

2

— Сегодня тебя выпустят из темницы, — император поворачивается и говорит не глядя на меня. — У тебя будет четыре часа, чтобы собрать все, что сможешь унести. Включая свою любимую Бетти. Не соберешься за это время, я отрублю вам обеим головы. А соберешься — повозка доставит вас на Юг королевства, где ты дождешься суда и дальнейшей казни.

Я вскидываю голову с желанием ещё раз возмутиться, но мужчина пригвождает меня к стене острым, как сталь, взглядом:

— Не надо, Адель, — выговаривает тяжелым тоном. — Просто не надо. Сохрани достоинство, не порочь имя отца и фамилию Харрингтонов.

Затем отпускает меня и решительно разворачивается. Я без сил падаю на колени и в панике смотрю на широкую спину, которая неумолимо удаляется. Стон ржавых петель, лязг тяжелой окованной двери — разговор окончен.

Неосознанно дергаю руки, и в запястья врезаются безжалостные кандалы, оставляя на тонкой бледной коже следы. Хочется кричать от бессилия. Но толку? Сколько еще мне тут сидеть в одиночестве? А вдруг Его Величество передумает меня выпускать? То ли от страха, то ли от холода меня начинает трясти.

Снаружи раздается топот тяжелых сапог. Дверь с противным карканьем распахивается, и в камере появляются два стражника в кирасах и с алебардами. У одного в руках отрез тяжелой ткани черного цвета. Стражники кивают с долей почтительности. Один осторожно поднимает меня, второй снимает оковы. После этого кто-то из них накидывает мне на плечи ткань. Это оказывается плащ с капюшоном, тяжелый и, наверное, теплый. Капюшон накидывает на лицо. Стражник берет меня под локоть — крепко, но не грубо — и выводит за дверь.

Мы идем узкими извилистыми коридорами. Капюшон позволяет рассмотреть только каменные плиты под ногами, обутыми в матерчатые полусапожки. Гладкие, отшлифованные множеством ног плиты плотно примыкают друг к другу, на них пляшут замысловатые тени факелов, от которых распространяется маслянисто-жженый запах.

Наши шаги эхом отскакивают от стен. И вот мы поднимаемся по ступенькам винтовой лестницы. В воспоминаниях всплывает экскурсия в Исакиевский собор. Потом снова мрачные холодные коридоры и крутые лестницы. Если бы не предупредительный стражник, который ведет меня под локоть, я бы уже упала. Хотя сдается мне, он вовсе не заботу проявляет, а просто держит меня, чтобы не сбежала.

Мы выходим на открытое пространство. Свежий воздух после тесной темницы кружит голову. Идем торопливо, я украдкой отодвигаю капюшон и рассматриваю куда попала. Ночной двор, мощенный булыжником. Высокие стены с узкими бойницами. Караульные у входов тихо переговариваются, но завидев нас, сразу вытягиваются по струнке и замолкают. Когда мы отходим, слышу за спиной сокрушенный шепоток.

Меня заводят в очередной коридор. Он разительно отличается от тех, по которым я только что плутала. Густой ковер, раскинувшийся во всю длину коридора, проглатывает звуки шагов. Огромные клетчатые окна пропускают лунный свет. Его светлые голубоватые пятна ритмично разбросаны по полу и перетекают на стены, выхватывая фрагменты многочисленных портретов и гобеленов.

Стражник подводит меня к высокой двери, когда его напарник распахивает ее перед нами, и меня легонько вталкивают внутрь. С мягким звуком дверь захлопывается за спиной.

В накидке становится душно и жарко, и я скидываю её с плеч. Прямо на пол. С непривычки жмурюсь от яркого света — тут во всю горят две потолочные люстры со свечами и многочисленные канделябры. Да еще камин в углу шпарит на полную мощность. Ну никакой экономии! В льющемся со всех сторон свете становятся заметны синяки на запястьях. Сколько же Аделина просидела в темнице?

Ошарашенно осматриваю комнату. Это роскошно обставленная спальня. Посреди нее огромная кровать с бордовым балдахином из тяжелого бархата. Вот это пылесборник! В носу невольно начинает свербеть. С трудом подавляю позыв чихнуть и продолжаю осматриваться.

Снимаю полусапожки, ставлю у входа и делаю пару шагов. Ноги утопают в неимоверно длинном ворсе пушистого ковра. Тело отзывается ноющей истомой. Бедняжка Аделина! Нежные стопы совсем задеревенели в обуви, которую она, поди, и не снимала во время заключения, чтобы не замерзнуть. Позволяю себе ненадолго забыть о времени, закрываю глаза и с наслаждением поджимаю пальцы, а затем глажу измученной подошвой ковер. Сначала правой. Потом левой. Открываю глаза и дальше изучаю обстановку.

На стенах висят картины в барочных золоченых рамах. Тут и сарматские портреты власть имущих, и детализированные городские пейзажи а-ля Питер Брейгель, и незнакомые мне мифологические сюжеты в духе Босха. От одной картины, на которой изображен черный дракон, невероятно реалистичный, могучий, подавляющий, будто сошедший с полотен Вальехо, бросает в дрожь. Всё это — отголоски прошлой жизни, бесполезные знания из книги по истории живописи, которую я готовила к печати. Вот почему у меня не было среди проектов книг про заговоры и дворцовые интриги? Хоть какая-то польза от бесконечного сидения над страницами…

У окна столик на изящных изогнутых ножках с инкрустированной крышкой.

Но комната выглядит так, будто по ней ураган прошелся. Шкафы распахнуты, красивые платья безжалостно разбросаны по полу. Ящики на туалетном столике выдвинуты. Шторы сорваны. Повсюду раскиданы бумагами и разная мелочь. Что здесь произошло?

За спиной снова щелкает дверь, и раздается тонкий женский голос. Который я, к сожалению, тоже не узнаю.

3

— Госпожа! — раздается сзади взволнованно-радостный женский голос.

Вздрагиваю и резко оборачиваюсь. Передо мной молоденькая стройная брюнетка в длинном коричневом платье, с белым передником и в кисейном чепце. Очень миловидная и нежная девочка. И, похоже, она — моя фрейлина? Служанка?

— Ты… Бетти? — спрашиваю я и снова пугаюсь собственного голоса. Он красивый и мелодичный, но не мой настоящий.

— Она самая, госпожа! Что же они с вами сделали⁈ — она всплескивает руками и прижимает ладони ко рту, оглядывая меня с ног до головы.

Мой взгляд сам находит зеркало, и щеки начинают пылать. Платье, изначально, по-видимому, голубое, сейчас непонятного серо-бурого цвета со светлыми пятнами. Вырез явно расширили чьи-то лапищи, а из юбки сбоку вырван клок от середины бедра. Боже, какое я посмешище!

— Да, — задумчиво замечаю я. — Переодеться не мешает. Есть