Место под солнцем - Полина Дашкова

– Спасибо вам большое, – улыбнулась она, выходя из машины усвоего подъезда, – всего хорошего.

– До свидания, – кивнул он в ответ.

Неужели прошел год? Каждая минута того первого вечераврезалась намертво в память.

Павел остановил машину у мрачного сталинского дома наЛенинградском проспекте, закурил, откинулся на спинку сиденья. Дождь все лил,ветер швырял пригоршни тяжелых капель в ветровое стекло. Мимо сновали прохожие.Заляпанный грязью пластиковый куб троллейбусной остановки был до отказа набитлюдьми. Те, кто не поместился под крышей, стояли рядом" скрючившись, какпрошлогодние листья. Ветер трепал и вырывал из рук блестящие мокрые зонтики.

«Какая ранняя, холодная осень, – подумал Дубровин, – ещетолько сентябрь, а кажется, завтра выпадет снег».

В салоне было тепло и уютно. Работал магнитофон, пелВертинский.

И какая-то женщина с искаженным лицом Целовала покойника впосиневшие губы И швырнула в священника Обручальным кольцом… Слова песнизвучали надрывно и терзали душу.

Ирина Борисовна Крестовская никак не могла заставить себяоткрыть глаза. Маргоша кричала как-то особенно громко и настойчиво. Иринапротянула руку, нащупала деревянный прут кроватки, не открывая глаз, сталакатать ее туда-сюда. Но Маргоша продолжала надрываться. Ирина почувствоваластранный запах и через секунду вскочила. В комнате пахло дымом.

Она схватила плачущего ребенка, принялась будить мужа.Евгений Николаевич страшно закашлялся. Кашляла и Маргоша, хрипло, надрывно.Ирина прикрыла ей личико широким рукавом ночной рубашки, распахнула дверь вкоридор. Оттуда повалили клубы дыма.

– Буди всех! Звони 01! – кричала Ирина, дрожащими рукамизаворачивая Маргошу в одеяло, одновременно пытаясь попасть ногой в тапочку.

Комната старушки пылала открытым пламенем. Телефон,единственный на всю квартиру, висел в коридоре. Евгений Николаевич бросился сквозьдым, кашляя, прокричал в трубку адрес, побежал назад в комнату.

Ирина металась с ребенком на руках, пытаясь что-то собрать,захватить, набить в чемодан, связать в узел. Комната наполнялась дымом. Новоезимнее пальто с цигейковым воротником не лезло в чемодан. У Ирины была свободнатолько одна рука, а положить ребенка она не решалась. Тонкая стенка затрещала,заскрипела, обои вздулись страшными пузырями.

– Прекрати! – Евгений Николаевич выхватил ребенка у нее изрук. – На улицу! Задохнемся! Сгорим!

Стоя во дворе, босиком на холодном асфальте, в притихшейтолпе испуганных, кое-как одетых жильцов старого дома, Ирина смотрела, какпожарники вытаскивают через окно бесчувственную Григоренко в огромной,развевающейся белым парусом ночной рубахе, и думала, что, если бы не Маргоша,они тоже могли бы не проснуться. Задохнулись бы угарным газом во сне.

А Маргоша уже не кашляла. Закутанная в одеяло, она тихоньковсхлипывала на руках у Евгения Николаевича. В огромных зеленых глазах,блестящих от слез, отражались последние, гаснущие языки пламени.

Не всех жильцов коммуналки удалось спасти. Сгорела во снестарушка, бухгалтерша Григоренко умерла в реанимации, не приходя в сознание, отсильного отравления угарным газом. Пламя распространялось очень быстро, и пожарникидолго не могли его забить. Старый дом давно уже находился в аварийномсостоянии.

Около месяца Крестовские прожили у родственников вСокольниках. А потом получили без очереди отдельную двухкомнатнуюквартиру-распашонку в новом доме, причем не на окраине, как другие, а почти вцентре, неподалеку от Курского вокзала.

На маленькой кухне сверкал белым пластиком новенький стол,покачивались от теплого ветра веселые клетчатые занавески. На подоконнике вкартонных пакетах из-под молока все так же прорастали мягкие луковицы.Распухший желтоватый чайный гриб жил теперь на полке у раковины. Трехлитроваябанка на узком подоконнике не помещалась.

Утром по нежному личику Маргоши размазывалась невкусная,комкастая манная каша. Маргоша плакала, давилась, крутила головой, пыталасьвыплюнуть.

– Ешь, дрянь такая! – кричала Ирина и, скосив глаза,следила, сколько ложек сахару кладет себе в чай Евгений Николаевич.

Евгения Николаевича уволили из НИИ в связи с сокращениемштатов. Он устроился технологом на завод, стал все чаще приходить домой пьяным,иногда вообще являлся под утро, и запах чужих дешевых духов расплывался покомнате, бил Ирине в лицо. Она кричала, отмахивалась от чужого приторного духа,словно это был ядовитый угарный газ. Евгений Николаевич кричал в ответ. Маргошас плачем забивалась под белый пластиковый стол.

Шел июнь 1975 года. В сентябре Маргошу отдали в районныеясли. Ирина вернулась на работу, все в тот же НИИ, на должностьделопроизводителя отдела кадров. Ее не сократили.

– Хочешь, я поживу у тебя недельку? – Жанночка смотрела наКатю преданными, полными слез глазами. – Мне страшно оставлять тебя одну наночь.

– Спасибо, Жанночка. – Катя оторвала руку от балетногостанка и, опустившись на пол, стала массировать стопу.

Несмотря ни на что, она занималась у станка по три часаутром, по часу вечером. Часть спектаклей в театре отменили. Катя не хотелапоявляться на сцене в ближайшие полмесяца. Но не потому, что не моглатанцевать. Просто она старалась как можно меньше бывать на людях, во всякомслучае, там, где ее могут достать журналисты и просто чужое любопытство,замаскированное под сочувствие.

Она выматывала себя партерным экзерсисом и занятиями устанка. Со стороны это выглядело странно, даже кощунственно. Всего два дняпрошло со смерти мужа, он еще не похоронен, а Катя продолжает как ни в чем небывало приседать в глубоких плие и задирать ноги в батманах до посинения, до десятогопота. Но она не собиралась играть роль безутешной вдовы. То, что происходит унее в душе, – ее личное дело.

Вчера вечером пришли без звонка Константин Иванович сМаргошей, у обоих вытянулись лица, когда они застали Катю не в слезах истенаниях, а бодрую, потную, разгоряченную, в балетном трико.

– Извините, – сказала она, – я быстренько душ приму ипереоденусь. А потом сварю кофе.

– Если ты не закончила, можешь продолжить при нас, –язвительно заметила Маргоша и чмокнула Катю в щеку.

– Нет, – спокойно ответила Катя, – я уже закончила.

Она проводила их в гостиную, а сама отправилась в ванную.

– Как ты хорошо держишься, деточка, – сказал ей вслед дядяКостя и покачал головой.

– Ну ты даешь, Катька, молодец, – добавила Маргоша.