По ту сторону огня - Ева Вишнева

помогает влиться в компанию. Что позволил Авроре обидно подшутить, не защитил, хотя мог бы. Что проявил заботу, помогая зажечь фонарь, только когда у него, Алана, были зрители.

Да и вопросов изрядно накопилось. «Что связывает вас двоих?», «Почему ты так часто бросаешь на нее многозначительные взгляды?», «Зачем делаешь крюк мимо ее дома по дороге в академию?»

Насколько я помнила, после прогулки Алан снова присоединился к старику у камина. Но подойдя ближе, я обнаружила в одном из кресел Генри Кастелроя. Высоко вздернув подбородок, он с помпезностью произносил речь. Единственный слушатель, старик, дремал, уронив голову на грудь, но Кастелроя это совсем не смущало.

Я усмехнулась, но тут же сникла. Алан как сквозь землю провалился, и все, что мне хотелось бы ему сказать, множилось, сдавливало горло. Моего плеча коснулась теплая рука. Я обернулась и увидела Аврору. Призналась, немного смутившись:

– Я искала Алана.

– Неужели он вас не предупредил? Ах, этот мальчишка! Не сердитесь, Эни, но Алану пришлось срочно уехать.

– Куда?

– Он получил сообщение от Фернвальда.

– Почему мне ничего не сказали? – Я не заметила, как повысила голос. Генри Кастелрой нахмурился, прервал монолог. Старик шумно всхрапнул.

Аврора подхватила меня под руку, вывела в галерею.

– Не волнуйтесь, Эни. Иногда ваш дядя просто требует внимания. Между нами говоря, Фернвальд очень одинок, и порой ему необходимо поговорить с кем-то близким. В данный момент это Алан, проживший с Фернвальдом под одной крышей больше десяти лет.

Здравый смысл подсказывал держать язык за зубами, но вино ударило мне в голову:

– Я очень за них рада! А вот мой близкий человек остался в Алерте. Я имею в виду Вэйну, сестренку со слабым здоровьем. Замок у нас хоть и красивый, но весь в трещинах, в нем сыро и ветрено. Постоянно думаю, как там она. А другой мой близкий человек, брат Рейнар, пропал без вести несколько лет назад, но я до сих пор его жду.

Я перевела дыхание, стерла выступившие слезы. Повисла неуютная пауза, Аврора выглядела обескураженной. Я продолжила:

– Мы с Аланом приехали сюда вместе. И мы вроде бы дружим. Так неужели я не заслуживаю простой вежливости? Отвлечься на минутку, объяснить ситуацию – разве сложно? Вместо этого он бросил меня в чужом доме. И еще, знаете, сложно сочувствовать одиночеству человека, которого любит полгорода, включая самого короля.

Я замолчала, опустила голову, рассматривая носки туфель Авроры. Хозяйка вечера молчала, и я боялась посмотреть ей в глаза. Зря я сорвалась. Аврора была приветливой, теплой; старалась, чтобы всем было уютно и приятно. Ну а шутка со змеей, верно, была своеобразным ритуалом.

– Прошу прощения. Я позволила себе лишнее.

– Энрике, сколько вам лет? – вдруг ласково спросила Аврора.

– Семнадцать.

– Вы еще так юны. Знаете, мой отец любил говорить, что все мы в молодости мягкие, как глина, и хрупкие, как хрусталь, а к старости превращаемся в камни. Кто-то – в булыжники, а кто-то – в алмазы. Я имею в виду…

Аврора хотела что-то добавить, но ее отвлек дворецкий.

– Прошу прощения, что прерываю. Мне только что передали срочное сообщение.

Он вручил хозяйке вечера записку, Аврора пробежалась по ней взглядом. Затем снова посмотрела на меня.

– Не знаю, что и сказать. Алан просит вас прямо сейчас приехать в академию.

– Что случилось?

– Об этом он не написал. Я провожу вас.

Глава 11

Ветер

В карете я задремала. Проснулась у самых ворот академии, с трудом выбралась наружу. Осенний холод вцепился в горло, заставил поежиться. Я поспешила к основному корпусу, проклиная свою несдержанность: от выпитого во рту пересохло, начинала болеть голова.

Просторные помещения пустовали, настенные лампы едва светились. Не верилось, что академия, такая людная и шумная днем, с наступлением темноты становилась неуютной и мрачной. Я добралась до четвертого этажа, пересекла библиотеку, постучала в дверь нашего с Аланом кабинета. Ни звука. Дернула ручку – заперто.

Я встревожилась. Алан должен был ждать меня, верно?.. Впрочем, он мог справиться с делами и уехать в поместье, забыв отправить мне еще одну записку. Меня бы такой расклад не удивил.

Мои шаги гулко разносились по коридорам; если бы в академии кто-то находился, давно бы меня нашел. Я добрела до дядиного кабинета, но в нем свет не горел. Выгравированная на ручке ящерица неприятно напомнила о змее.

Накатила тошнота – ох, зачем только пила это вино! Я осторожно опустилась, садясь на пол, постаралась отдышаться. Ноги и поясницу обдало холодом.

Холод.

Из-под двери кабинета сочилась осенняя сырость. Фернвальд, наверное, забыл закрыть окно, когда уходил. Утром будет кашлять, кутаться в одеяло, перебирать отсыревшие бумаги.

Когда нахлынувшая муть немного отступила, я поднялась, потянула за ручку. Ящерица сверкнула изумрудным глазом; дверь неожиданно поддалась.

Так и есть, окно нараспашку. Ветер трепал занавески, страницы записной книжки, рассыпанные по полу исписанные и чистые листы. Может, и правда случилось что-то серьезное? Незапертая дверь, раскрытое окно, беспорядок на столе, странная записка Алана.

Я постаралась отогнать тяжелые мысли, собрала бумаги, положила на стол. Он был слегка пыльным, а протереть нечем: тряпки находились в кладовой, ключом владела старшая горничная, но она появится утром.

Казалось бы, какое мне дело до чужого стола, да еще и среди ночи – нет же, я почувствовала острое желание прибраться. Наверное, это все проклятое вино играло в моей крови.

В Алерте, в родовом замке, я запирала дверь своей комнаты, когда злилась или увлекалась чтением. Сидела так много часов подряд, даже прислугу не пускала. Ведь молоденькая Марта, веселая и разговорчивая, всегда мешала. Убирая, напевала песни, болтала об ухажерах Лилии или о своих пареньках. А пожилая Карла могла потратить полдня на уборку одной комнаты, и не было спасения от скрипа ее башмаков. Мы дарили ей новую обувь на каждый праздник, но на старые ноги что ни надень, все скрипит.

Чистоту я любила, поэтому постепенно приучилась убираться самостоятельно. Простая работа помогала отвлечься. Оказалось, это не так уж сложно – перестелить и проветрить кровать, стереть пыль со стола и полок, подмести пол, помыть его, вооружившись шваброй, чистой тряпкой и ведром. Однажды Лилия засмеялась, увидев, как я выношу грязную воду. Сказала: «Теперь-то уж точно понятно, что ты кукушонок. Видимо, прислуживать у тебя в крови».

Мне захотелось ударить сестру, но в этот момент в комнату вошла мама. По выражению ее лица я поняла, что она слышала последнюю фразу. Мама ничего не сказала, только отвернулась к окну, и мне внезапно захотелось ударить и ее тоже.