Дубль два. Книга вторая - Олег Дмитриев

углом от крыльца, вылез из машины и махнул нам рукой-манипулятором в сторону ступенек, а сам достал телефон и задумчиво-неторопливо начал нажимать куда-то на экране. Я хотел было задержаться, чтоб посмотреть, как он будет звонить и разговаривать. Подумалось, что они с собеседником просто помолчат с разных сторон линии, потом кивнут — и займутся делом, невесть как договорившись. Интересно, а Речью можно говорить через электронные средства связи? Надо будет у Древа узнать. Но Павлик уже довольно долго капризничал — ему давно пора было спать. Девчат поездка на два с лишним часа по «дороге», которую так, наверное, только в отчётах Минтрансу именовали, вымотала тоже. Держались только мы с дедом. Ну и Осю в банке тоже вряд ли укачивало — виду он не подавал и продолжал издеваться над Хранителем, высчитывая, сколько же крупных хищных зверей отдавили тому уши, горло, глаза и руки. Словом, в лобби мы ввалились, как и в Твери — толпой цыган. Только вымотанных донельзя, молчаливых и почти без вещей. Чем, видимо, и насторожили тётку за стойкой.

Затребовав наши паспорта, она категорично заявила, что нас с Энджи вместе не поселит, потому что у нас фамилии разные. И деду с Алисой в одном номере делать нечего — по той же самой причине.

— Берите три номера: женщина с ребёнком и этот хмурый — в одном, ты в другом, и вы, мужчина — в третьем, — выкатила она предложение-ультиматум Лине, которая снова выступила переговорщиком при заселении. Успев при этом необъяснимым образом состроить глазки Хранителю. «Вы, мужчина» — это было адресовано ему, причём, как мне показалось, с недвусмысленным подтекстом и слегка игривым ударением на втором слове.

— Ох и ушлая баба! — с каким-то даже уважением прозвучало Речью от Древа.

Мы подтянулись к стойке ближе, в надежде на короткой дистанции объяснить бдительной женщине, что бдить не стоит. Стоит расселить нас, как мы просим, и дать выспаться до завтра, когда мы поедем дальше. Устав от шума, хныкал Павлик. От Алисы хотелось убрать всё огнеопасное — она явно была готова рвануть, как триста тонн тротила. Лина попыталась вернуть в беседу так и не появлявшийся конструктив, предложив тётке денег.

— Да я милицию сейчас вызову! — взъелась та, переходя на октаву выше и тем ещё сильнее тревожа Павлика на руках у взрывоопасной матери. — Вовсе там в своей Ма-а-аскве из ума выжили! За деньги можно правила проживания нарушать, думаете⁈

По нам было видно, что мы не думаем, мы прямо-таки знаем, что правила можно нарушать. И за деньги, и даром. Но даме за стойкой явно это претило. Она поднялась во весь рост, став почти одного со мной, набрала побольше воздуху в богатую грудь… и сдулась.

Потому что из-за наших спин вышел Мастер. И поступил в своей манере:

— Лизавета, — произнёс он. Но в тоне можно было с равным успехом прочесть укор, угрозу, просьбу, приказ — или ничего из перечисленного. Голос его был каким-то мёртвым.

— Коля, с тобой товарищи? Что ж молчали-то, что ж тень-то на плетень наводили, сейчас, минутку, секундочку, — и сдувшаяся портье съёжилась обратно за стойку. Оттуда торчала только макушка с пучком волос на затылке, и иногда поднимались постреливающие на Мастера глазки.

Он поднял правую руку, сжатую в кулак. Выпустил два пальца, указательный и средний, показав значок «Виктория». Посмотрел на нас с Линой, потом на замершую за стойкой тётку — и свёл пальцы.

— Да-да-да, я поняла, поняла! Этих — вместе, два номера рядом, люкс, конечно. И люлечку для лялечки мы найдём, да, маленький? — засюсюкала она, подняв нос над стойкой.

— А-а-а-ать… — протянул вслух Павлик, устало прикрыв глаза.

— Ага, — поддержали его хором и мы с дедом Сергием.

Вечером ужинали в ресторане при отеле старой компанией: дед, я и Ося в банке. Ну — как ужинали? Сергий запросил коньяку. Ося воздержался, узнав, что из сухих итальянских вин тут была только полусладкая исповедь плодово-ягодной грешницы. Память о ком могла прийти к нему после этой амброзии, мне и думать не хотелось. Ему, видимо, тоже. Девчата спустились по очереди, набрали тарелок и ушли с ними в номер, где спал без задних ног чистая душа-племянник. С нами за столом сидел Мастер Николай, предпочитавший водку. В связи с одуряюще пахнущими огурчиками, квашеной капустой и каким-то поразительно душистым ржаным хлебом, я отодвинул бокал с коньяком и потянулся за рюмкой. Когда официанточка принесла тончайше нарезанное сало с нарядными прослойками мяса, заворачивающееся в трубочки, вопрос выбора напитка отпал с грохотом. Коньяк проиграл вчистую.

— Давно так не сиживали, Никола, ох и давно, — дед посмотрел на Мастера поверх бокала. Тот предсказуемо кивнул молча, хрустя капусточкой с самым невозмутимым видом.

— Крайний-то раз в Новограде, поди, а? — не оставлял надежды Хранитель. Проще, пожалуй, было камень разговорить. Про дерево — вообще молчу.

Николай неопределенно повёл манипулятором, заменявшим ему левую руку, а правой разлил по второй. Мне почудилось некоторое пренебрежение на его лице, пока наполнялась моя рюмка. Мастер же пил из стакана, гранёного, вечного и лаконичного, как и он сам. Они прямо-таки шли друг другу.

— Никола в своё время здорово пошалил чуть западнее, да, Коль? — дед был настойчив, как бронепоезд. Я бы точно давно плюнул.

Мастер осушил тару и потянулся за огурцом. То, что он слышал и слушал Сергия, было незаметно невооруженным глазом. По крайней мере моим.

— Под Старой Руссой Дуб рос. Хранителем его хромой Волод-кузнец был. Про него те, кто на закат дальше двинулись, каких только сказок не насочиняли! Он-то Николу и притянул к себе, увёл от вольницы военно-морской. С железом работать научил, с огнём. Да с Дубом познакомил. Давненько было дело, давненько. Ося про то лучше моего помнит, ему Сашка-то Пересвет от того Древа весточку передавал. Ещё до Поля, лет за полста, если не путаю.

Я помнил, как на себе чувствовал давление этих двух старых прокуроров. И не завидовал Мастеру. Хотя, если он за полста лет до Куликовской битвы уже встречался с Пересветом…

— Шестьдесят два, — вдруг выдал механизированный Николай, осторожно намазывая сало горчичкой.

— Точно, точно говоришь, шестьдесят два, — бодро подхватил Сергий. — Они тогда с ребятками на лодочках своих в Финляндию сплавали очень удачно. Новый Град на ушах стоял. Непотребные девки в мехах, парче и золоте по канавам ползали. Собаки по городу