В некотором царстве - Ольга Ивановна Маркова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Придя на поле, она жадно оглядывала белые волны пшеницы и говорила:
— В три дня осилим! — Но идти, как всегда, впереди не могла: руки дрожали, теряли колос. Соседки жалостливо советовали:
— А ты тихонько, Варвара! И отстанешь, так не беда!
— Не обязательно норму жать.
Колхозницы были недовольны установленной нормой для жатвы. Больше всех ворчала Анисья Дорохова:
— Десять соток! Выдумали! Нам и половину не согнать!
Старуха действительно не брала и половины.
Случайно обернувшись, Варвара увидела, как она прятала срезанные колосья в карман юбки. Однако поймав на себе долгий взгляд Варвары, не вынимая из кармана руки, начала почесываться:
— Как в этой жатве тело зудится, беда!
Варвара знала, отчего «зудится» тело Анисьи, и, возмущенная, выпрямилась. Ей казалось, что старуха обворовывает ее, Варвару Потехину.
Анисья быстро-быстро заговорила:
— Костя-то, Варвара, все время у нас проживал. Затеют вечером с отцом возню… А уж ко мне привык!
Варвара уже знала, что Костю держали у отца. Непонятно для чего, она окликнула бригадира — Лукерью Пикулову:
— Луша! Эй…
Анисья торопливо выкинула из кармана колосья на жниво и, проворчав что-то, продолжала жать.
Зной и тишина стояли в воздухе. Не шевелился ни один колосок, ни одна былинка. Слышалось лишь тяжелое дыхание работниц да гудела мошкара, вившаяся над полем.
Зинаида Чувелева, завидя бригадира, затянула:
— Никогда больше не пойду на жатву… люди ягоды носят… я тоже не хуже людей. — Ее сережки покачивались в ушах. Показывая красные, нажаленные осотом и жабреем руки, Зинаида кричала: — Видишь, пшеница-то какая сорная!
— Расплавятся у тебя сережки-то когда-нибудь на солнышке, — серьезно сказала ей Варвара.
Чувелева побагровела и закричала что-то еще, но ей никто не отвечал, и она смолкла.
— Ты меня гаркала, Варя? — спросила, подойдя, Пикулова.
Варвара оглянулась на старую Дорохову, которая жала теперь не разгибая спины, потом окинула взглядом неподвижное, блестевшее под солнцем море пшеницы, простиравшееся без края далеко вперед, и выраставшие сзади суслоны на голом жнивье, как кон золотых бабок, сбегавший под уклон к лугам, и вздохнула:
— Хорошо бы в неделю нам сжать хлебушко…
Дорохова выпрямилась, с благодарностью взглянула на Варвару и снова склонилась к полосе.
Рассвирепевшая Зинаида, подпрыгнув к бригадиру, протянула припухшие руки:
— Видишь?
— Я тебе такие же покажу… — сердито отозвалась та. — Норму-то сами утверждали. Давайте-ка жните, бабы. Глаза боятся, а руки делают!
Зинаида, ворча, склонилась над полосой, но тут же выпрямилась, потерла руками спину, подошла к большому синему туесу и жадно напилась. Серая кофта, мокрая от пота, прилипла к телу.
Варваре вдруг стало жаль ее. Хотелось положить руку на плечо и успокоить. Если бы эта вечно ноющая баба, и эта Анисья Дорохова, ворующая колосья на собственном поле, да и все, кто находился здесь, поняли все то, что поняла Варвара, — сердца их посветлели бы и труд показался бы праздником. Но слова, которые она хотела произнести, большие и значительные, ускользали. И никто бы не понял мыслей, которые ее волновали. «Видно, слова собрать тяжелее, чем колосья», — подумала Варвара, идя следом за Зинаидой.
— Ты назад-то оглядывайся, — бросила она, — смотри, я за тобой сноп целый связала.
Но, видимо, почувствовала Зинаида в ее голосе ласку, не обиделась, а, приподняв голову, начала жаловаться:
— Хоть бы дождичек! Дышать тяжело!
— Дождичек? А суслоны замочит — тогда что?
Варвара снова обогнала всех.
— Куда ты гонишь? — ворчали на нее.
— После болезни тебе можно и не торопиться…
Они забеспокоились: Варвара повысит норму. Им нельзя было отставать.
Зоя Пикулова смотрела на нее влюбленно, выбивалась из сил, чтобы идти рядом с этой большой женщиной.
— Чудаки люди! Ровно не себе жнут, — шептала она.
Бабы удивлялись:
— Зойку-то видели? Безбровая, а туда же…
Лукерья, гордясь дочерью, напевно ответила:
— На лицо глядеть нечего. Безбровая, а рядом с чернобровой идет… На работу глядеть надо!
Дорохова тоже старалась держаться ближе к Варваре, заговаривала с ней.
Варвара догадывалась: «Видно, обламывает Андрей ее».
Уборку к празднику не закончили. Еще стояли не обмолоченные скирды хлеба, еще картошка была свалена в сарае не рассортированная. Решено было работать и в дни праздника, только накануне, вечером, собраться всем на торжественное заседание в правление.
Это был первый Варварин праздник.
Варвара бродила по освещенным комнатам правления, смущаясь новым голубым платьем, сшитым по Зинаидиному фасону — с двумя оборками на подоле, не знала, куда девать руки. Думая, что все смотрят на нее, смеются над угловатыми движениями и модным платьем, она становилась еще более неловкой, запиналась, боком обходила толпу. Глаза то угасали от робости, то вновь вспыхивали счастьем и любопытством.
Увидя Зинаиду Чувелеву, завившуюся к этому дню и нарядную, Варвара смутилась еще больше: «Слова вымолвить не умею, а туда же!»
Зинаида, кося на зеркало глаза, отметила:
— Все какие довольнешенькие!
У зеркала же стояла и Лукерья Пикулова. Присмотревшись к своему отражению, поправила черную косынку, а потом, захватив рот в щепотку, подошла к Варваре, также не зная, что делать.
Они побрели рядом, одинаково неловкие от смущения.
Лизавета, через силу пришедшая на вечер, упрекнула тоскующих в безделье женщин:
— Что разгуливаете? Гостей принимать нужно!
Варвара подошла к высокому черноватому Яше Никулину и поклонилась. Это ей выпало на долю принимать гостей, как у себя дома!
— Садитесь, Яков Иваныч! — пригласила она. — Гостем будете!
У парня был густой тяжелый голос. Смеялся он не сильно, без натуги, но смех его медным гулом забил в уши. Из другой комнаты немедленно выскочила Зоя Пикулова. Варвара облегченно вздохнула: она могла отойти в сторону.
Семен Пикулов крикнул Чувелеву:
— Отстаешь ты от бабы-то! Она голову подкудрила, а ты усы бы завил! Висят они у тебя, как мочало!
Тишина наступила враз. Все выжидательно повернулись в сторону Лизаветы.
Варвара сидела как во сне, с затуманенными от счастья глазами. Что такое говорит Лиза? И как хорошо говорит она!
Та била рукой воздух и продолжала:
— Нам нужно остро глядеть за чужерукими! Всех, кто мешает и вредит работе, выгоним вон, как выгнали Захара Беляева. У нас есть свои люди, в которых мы верим…
Варвара вздрогнула и поднялась и села вновь. Лизавета назвала ее имя. Она не понимала, что происходит, почему так неистово шумят за столом, так громко отбивают руками. Кто-то толкал ее в бок и шептал:
— Говори ответ, говори!
Варвара поднялась, безнадежно оглядела застолье.
— Господи! Да что же я скажу?
В веселом шуме и добродушном смехе неслись слова:
