Наставница Эйнштейна. Как Эмми Нётер изобрела современную физику - Ли Филлипс

Он продолжает, выражая восхищение ее математическим талантом: «Она обладала живейшим воображением, позволившим ей наглядно видеть даже весьма далекие связи, она непрестанно стремилась к слиянию разрозненных фрагментов в единую теорию. <…> Эмми Нётер неуклонно стремилась к аксиоматической чистоте».

Вейль заканчивает похвалой личным качествам Нётер: ее чувству юмора; ее бесстрашию; ее прямоте; и, превыше всего, ее великодушию. Затем эти рассуждения сбиваются с курса и приводят к комментариям, которые поразили многих современных читателей – и поражают меня, – как в высшей степени неуместные, касающиеся внешности и личной жизни Нётер. Нет никаких сомнений, что Вейль не имел в виду ничего дурного, но очень жаль, что ему не удалось попросить кого-нибудь из друзей взглянуть на речь и осадить его словами: «Ну что ты, Вейль, кто же о таком говорит».

У панегирика прекрасный финал – он завершается словами, ставшими одним из наиболее часто цитируемых выражений признательности в адрес Эмми Нётер: «Ее сердце не ведало ничего дурного. Она не верила в зло, ей трудно было поверить в то, что зло может играть какую-то роль в общении людей между собой. <…> Память о том, что она совершила в науке, и о ней как о человеке среди ее друзей изгладится не скоро. Она была великим математиком <…> и великой женщиной».

После панихиды в Брин-Море математические общества всего мира также почтили память Нётер; поминальные мероприятия принимали разную форму: от минут молчания во время регулярных собраний до особых вечеров памяти, на которых зачитывались хвалебные речи и воспоминания. Наиболее важным из них был вечер памяти Московского математического общества, прошедший 5 сентября 1935 года. На него приехал из Томска брат Нётер, Фриц. Помимо друзей Эмми Нётер и людей, связанных с ней напрямую, вечер посетили также многие математики, участвовавшие в проходившей в те дни в Москве Первой международной конференции по топологии. Как это принято у математиков, многие выступавшие говорили по большей части о математике: о значении работы Нётер для них и их областей исследования. Среди выступавших были Джон фон Нейман, Андрэ Вейль и Соломон Лефшец. Как тополог Лефшец говорил о важнейшей работе Нётер, способствовавшей развитию этой области знаний.

После церемониальной минуты молчания президент Общества и добрый друг Нётер Павел Александров сказал: «Смерть Эмми Нётер – не только большая утрата для математической науки, это утрата в полном смысле слова трагическая. В высшем расцвете творческих сил погибла самая крупная женщина-математик, когда-либо существовавшая».

Он упоминает о значении теоремы Нётер и касающихся ее статей, опубликованных Нётер приблизительно в то же время, а затем пишет, что «она выступает в роли создательницы нового направления в алгебре и вместе с тем становится руководящим, наиболее последовательным и ярким представителем некоторой общей математической доктрины – всего, что характеризуется словами begriffliche Mathematik».[344]

Он продолжает, делясь со слушателями впечатлениями о значении исследований Нётер в области алгебры: «Эти идеи возымели уже ряд конкретных фундаментальных приложений. <…> Если развитие математики сегодняшнего дня несомненно протекает под знаком алгебраизации <…> то это стало возможным лишь после работ Эмми Нётер. Именно она научила нас мыслить в простых и потому общих алгебраических понятиях <…> а не в сложных алгебраических выкладках <…> влияние [идей Нётер] живо и в книге Г. Вейля “Теория групп и квантовая механика” (Gruppentheorie und Quantenmechanik)».

В конце он делится собственными чувствами: «В лице Эмми Нётер ушло в могилу одно из обаятельнейших человеческих существ, с которыми мне когда-либо приходилось встречаться. Ее необыкновенная душевная доброта, чуждая всякой рисовки и неискренности; ее жизнерадостность и простота; ее способность не замечать всего, что в жизни не существенно, – создавали вокруг нее атмосферу теплоты, спокойствия и легкой радости. <…> Она любила людей, науку, жизнь со всей теплотой, со всей радостностью, со всей бескорыстностью и со всей нежностью, на которую способна глубоко чувствующая – и притом женская – душа»[345].

Чаще всего цитируют некролог Нётер, принявший форму письма Альберта Эйнштейна в New York Times[346]. На страницах этой газеты появилось краткое упоминание о смерти женщины, которая производила впечатление малоизвестного профессора математики из Брин-Мора. Когда Эйнштейн прочитал некролог длиной в один абзац, то подумал, что этого постыдно мало. Кое-кто утверждал (без убедительных доказательств), что появившееся несколько дней спустя письмо было написано кем-то другим и подписано Эйнштейном. Сам он сочинил это письмо или нет, Эйнштейн, несомненно, был согласен с его содержанием. И, кем бы ни был его автор, это письмо очень красноречиво.

Чистая математика – это своего рода поэзия логических идей. <…> В этом стремлении к логической красоте открываются духовные формулы, необходимые, чтобы глубже постичь законы природы <…> Эмми Нётер, которая, несмотря на усилия великого гёттингенского математика Гильберта, в своей стране так никогда и не получила заслуженного ею академического положения, тем не менее окружила себя в Гёттингене группой студентов и исследователей, уже ставших авторитетными преподавателями и учеными. Бескорыстный и важный труд, которым она занималась на протяжении многих лет, в соответствии с новыми немецкими законами был вознагражден увольнением, что стоило ей средств, необходимых для поддержания скромного образа жизни, и возможности продолжать свои математические исследования. Дальновидные друзья науки из США, к счастью, смогли договориться с колледжем Брин-Мор и Принстоном, и в Америке она до самой своей смерти находила не только ценивших ее дружбу коллег, но и благодарных учеников, чей энтузиазм сделал последние годы ее жизни самыми счастливыми и, быть может, самыми плодотворными за всю ее научную карьеру.

Кажется, Эйнштейн не ошибается, называя эти годы «самыми счастливыми» (об этом свидетельствует сама Нётер), но, несомненно, можно поспорить с тем, что они были «самыми плодотворными». На деле, находясь в Америке, она была очень занята изнурительными попытками спасти брата и его семью и любым возможным способом помочь друзьям и коллегам, оказавшимся в ловушке в родной стране. Нётер также удручала шаткость ее положения и неопределенность дальнейшей финансовой поддержки. В результате, хотя она и в самом деле продолжала плодотворно заниматься исследованиями и публиковаться, эти месяцы в Брин-Море были далеко не самыми продуктивными в ее жизни. Впечатляет уже то, что в этих обстоятельствах она вообще могла вести какие-то оригинальные математические исследования.

Ее способность так много заниматься творческой работой в подобных условиях делает Нётер тем необыкновенным человеком, чей мозг способен размышлять о самых возвышенных материях вне зависимости от физического и эмоционального фона. Еще одним впечатляющим примером является астроном Карл Шварцшильд. Находясь в рядах немецкой армии в траншеях Первой мировой войны, он воспринял общую теорию относительности, познакомившись с копиями статей Эйнштейна[347].