Homo Bonus. Обнадеживающая история человечества - Рутгер К. Брегман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пару лет назад группа нидерландских социологов проанализировала то, как СМИ освещают авиакатастрофы. В период с 1991 по 2005 год количество авиапроисшествий неуклонно снижалось, а интерес журналистов к этой теме с той же интенсивностью возрастал. Неудивительно, что теми же темпами увеличивалось и число людей, которые боялись летать на все более надежных самолетах[52].
В другом исследовании ученые собрали и проанализировали базу данных из четырех миллионов новостных статей и заметок на тему иммиграции, преступности и терроризма, чтобы установить наличие или отсутствие взаимосвязи между происходящими событиями и частотой упоминания о них в СМИ. Они выяснили, что в периоды снижения притока иммигрантов и уровня преступности СМИ уделяют этим темам больше внимания. «Таким образом, – заключили ученые, – если и существует зависимость между реальными фактами и новостными сюжетами, то разве что обратная»[53].
Разумеется, под новостями я не подразумеваю журналистику как таковую. Многие жанры журналистики помогают нам лучше понять окружающий мир. Другое дело – новости, в которых нам рассказывают о недавних сенсационных событиях. Это самый популярный жанр. Восемь из десяти совершеннолетних жителей западных стран смотрят, слушают или читают новости каждый день. В среднем мы тратим на это по часу в день. За всю жизнь на потребление новостей уходит в сумме около трех лет[54].
Почему нас, людей, так тянет к мрачным и «чернушным» новостям? На то есть две причины. Первая – это то, что психологи называют склонностью к негативу: мы склонны уделять больше внимания плохому, чем хорошему. В те времена, когда мы жили охотой и собирательством, страх перед пауком или змеей был нам жизненно необходим. Уж лучше испугаться сто лишних раз, чем не испугаться один раз, когда это нужно для спасения жизни. Осторожные выживали, беспечные храбрецы – нет.
Вторая причина – эвристика доступности: склонность считать более вероятным и распространенным то, что нам проще вспомнить. Наше представление о мире полностью искажено тем фактом, что нас ежедневно засыпают жуткими историями об авиакатастрофах, похищениях детей и зверствах террористов. Как сухо заметил Нассим Талеб, «мы недостаточно рациональны, чтобы иметь дело с прессой»[55].
В цифровой век новости, которыми кормят нас СМИ, становятся все жестче и все сильнее будоражат наше воображение. В прежние времена журналисты мало что знали о своей аудитории и писали для широких масс. А сегодня Facebook, Twitter и Google знают о вас очень многое. Они знают, что вас интересует, что шокирует и пугает, что заставляет переходить по ссылкам. Они умеют привлекать ваше внимание и удерживать его, чтобы затем выдать вам максимально выгодную для них персонализированную рекламу.
Все это безумие – не что иное, как атака на рутину и обыденность. Будем честны: жизнь большинства из нас довольно предсказуема. Это неплохо, но скучновато. Мы предпочитаем иметь в соседях милых заурядных людей, живущих скучной жизнью (и большинство соседей действительно отвечают этому требованию), но скука – это не то, что привлекает внимание. Скука не продает рекламу. Поэтому Кремниевая долина продолжает придумывать для нас все более сенсационные заголовки, прекрасно понимая, что, как сказал один хороший швейцарский автор, «новости для ума – как сахар для тела»[56].
Несколько лет назад я принял решение: больше никаких новостей за завтраком. Утром куда полезнее читать книги – по истории, психологии, философии.
Но вскоре я кое-что обнаружил. Большинство книг тоже посвящены выходящему за рамки обыденного. Лучшие исторические бестселлеры рассказывают о катастрофах и бедствиях, тиранах и угнетенных. А также о войне, войне и – для разнообразия – еще немного о войне. А если вдруг в книге нет войны, значит, ее действие разворачивается, как выражаются историки, в интербеллум, то есть межвоенный период.
Идеи о порочности человечества на протяжении десятилетий придерживались и ученые. Только взгляните на названия книг по антропологии: «Демонические самцы», «Эгоистичный ген», «Каждый способен на убийство»… Биологи, рассуждая о теории эволюции, долгое время исходили из того, что живые существа не могут делать что-то хорошее не из эгоистических соображений. Привязанность к сородичам? Непотизм! Обезьяна поделилась бананом? Наивное животное стало жертвой бессовестного нахлебника![57] Как ехидно писал один американский биолог, «при ближайшем рассмотрении сотрудничество оказывается смесью эксплуатации и оппортунизма. […] Стоит поскрести альтруиста, и из-под него быстро покажется лицемер»[58].
А что в экономике? По большей части то же самое. Экономисты называли наш вид Homo economicus, человек экономический, подразумевая, что он всегда преследует личную выгоду, подобно расчетливому эгоистичному роботу. Опираясь на это представление о человеческой природе, экономисты создали целый свод теорий и моделей, которые легли в основу законодательств.
Однако долгое время никто не пытался выяснить, существует ли человек экономический на самом деле. Первое исследование на эту тему провела в 2000 году группа экономистов под руководством Джозефа Хенрика. Ученые посетили пятнадцать общин в двенадцати странах на пяти континентах и опросили фермеров, кочевников, охотников и собирателей – все ради того, чтобы найти того гоминида, который вдохновлял экономическую науку на протяжении десятилетий. Но у них ничего не вышло. Раз за разом они убеждались – люди просто слишком порядочные. Слишком добрые[59].
Опубликовав это важное открытие, Хенрик продолжил поиски мифического существа, вокруг которого строили свои теории многие экономисты. И наконец нашел его – Homo economicus во плоти. Вот только Homo тут не самое подходящее слово. Homo economicus оказался не человеком, а шимпанзе. «Каноническая модель Homo economicus удивительно точно предсказывала поведение шимпанзе в простых экспериментах, – сухо резюмировал Хенрик. – Стало быть, вся теоретическая работа не была напрасной – просто мы применяли теорию не к тому виду»[60].
Куда менее забавно то, что пессимистичный взгляд на человечество на протяжении десятилетий работает как ноцебо. В 1990-е годы профессор экономики Роберт Фрэнк решил проверить, как эта точка зрения влияет на его студентов. Для этого он предложил им серию заданий для оценки уровня их щедрости. К какому же выводу он пришел? Чем дольше человек изучал экономику, тем большим эгоистом он был. «Мы становимся тем, чему нас учат», – заключил Фрэнк[61].
Учение о том, что люди от природы эгоистичны, для западной науки священно. У каждого
