Фернандо Магеллан. Том 2 - Игорь Валерьевич Ноздрин

Кастилии офицеры, арестовали Мескиту, замыслившего вместе с Магелланом погубить корабли, ибо только этим можно объяснить длительную задержку в заливе, когда запасы провизии подходят к концу. На последнем совете капитан-генерал отдал приказ казнить всякого за разглашение секретов истинного положения дел. Через три месяца нас ждала голодная смерть.  – Народ заволновался.  – Мы были вынуждены прибегнуть к крайней мере, взять на себя ответственность за судьбу экипажа. Мы – не мятежники, мы честно выполнили свой долг! Отныне вам решать, кто будет капитаном, продолжать исследование земель или нет. Я думаю, надо вернуться на родину, обновить снаряжение, запастись продуктами и лишь, затем пойти дальше на юг.

– Правильно говорит,  – одобрили из толпы.  – Надоело все! Пора плыть домой!

– Хотим капитаном Гомеса!  – предложили португальцы.

– В Испанию! В Испанию!  – кричали моряки.

– Высадите Мескиту на берег – пусть сдохнет вместе с братом!

– На рею предателя!

– Четвертовать!

– Выбирай Гомеса! Присягнем тебе, Эстебан!

– Херонимо не хуже!  – запротестовал боцман.

– Гомеса! Гомеса!  – требовали матросы.

– Герру! Герру!  – трещал Диего.

Испанцы засомневались.

– Хватит с нас португальцев! Давай нашего!

– Гомеса!  – вопили в ответ.  – Это он арестовал Мескиту, а нотариус помогал.

– Герра мягче Гомеса, не будет притеснять нас, надо сделать его капитаном!  – настаивали испанцы.

– Эстебан – моряк, а Херонимо – законник!  – возражали противники.

– Герру! Герру!  – скандировал проспавший мятеж боцман.

Эстебан поднял руку, призвал людей успокоиться. Толпа не унималась. Португальцы готовились врукопашную схватиться с испанцами.

– Пусть говорит!  – прервал народ Диего.  – Слово Гомесу!

– Герру! Герру!  – орал сосед.

– Заткнись, крыса!  – боцман саданул его кулаком.

– Ты чего?  – обиделся солдат.  – Я за Герру.

– Молчи, дурак!

– Надо избрать капитаном Герру!  – не дождавшись тишины, закричал Гомес.

– Что он говорит? Тихо!  – заголосили в толпе.

– Цыц, собаки!  – грозил боцман, привычно размахивая кулаками направо и налево.  – Заткни пасть!

– Пусть Герра командует кораблем!  – перекрывая шум, повторил Гомес.

– Почему он отказывается? Почему не хочет быть капитаном? Пусть объяснит!

Наступила тишина, все ждали слова Гомеса.

– Спасибо, друзья,  – сказал гуляка-штурман.  – Я не могу быть капитаном.

– Король собирался сделать тебя адмиралом!  – напомнили из толпы.

– Но не сделал,  – засмеялся Эстебан.  – У чиновников хватило ума не дать мне флотилию.

– Напрасно отказываешься, второго случая не будет!  – посоветовали с палубы.

– Хотите Мафру вместо нотариуса?  – спросил Эстебан.

– Нет!  – дружно рявкнула толпа.

– Значит, быть Герре капитаном!  – торжественно закончил штурман.

– Да здравствует Герра! Хвала королю! В Испанию!  – раздалось со всех сторон.

– На колени!  – приказал Гомес, воздев над головами меч, как крест, вверх рукоятью.  – Клянемся быть верными присяге и новому капитану!

– Клянемся!  – выдохнули с палубы десятки глоток.

– А теперь,  – распорядился Гомес,  – вахтенным поставить паруса и полным ходом на север!

– Домой!  – поддержали разгоряченные головы.

Офицеры и охрана спустились с юта. Нотариус пошел обживать капитанскую каюту. Команда разбрелась по делам. Мафра задержался на палубе с Эстебаном.

– Зря отказался,  – устало промолвил кормчий.  – Это твое место.

– Если Герре за мятеж отрубят голову, мы останемся живы!  – улыбнулся старший штурман.  – Пусть понежится в кровати Мескиты, отвечать придется ему! Картахена не потерпит над собою начальства. Через неделю мы возьмем его на борт.

Глава XIX

Неведомое море

Три дня отсутствовала лодка, посланная Магелланом на запад для разведки выхода из пролива. Три дня адмирал нетерпеливо поглядывал на канал в ожидании победы или поражения. Он понимал: Гомес на совете выразил мнение многих моряков, боявшихся поддержать его возмутительные речи. И никакое объяснение, будто Эстебан завидует ему, не способно заменить здравые рассуждения. Неизвестность, холод, голод – плохие защитники пошатнувшегося авторитета. Силой не заставишь народ повиноваться и тайну о состоянии продовольствия не сохранишь.

Команды судов безмятежно отдыхали на реке Сардин. Чистая вода, зеленая трава, теплое солнце благотворно влияли на здоровье людей. Матросы стирали одежду, вылавливали вшей, расчесывали спутанные бороды. Амадис с лаем гонялся за воробьями, распугивал чаек и ворон, охотился на грызунов. Люди досыта ели рыбу, рвали сладкую траву.

Но капитаны не ведали покоя. Родственники часами запирались в адмиральской каюте, чертили карты, подсчитывали запасы еды и товаров, строили планы, думали, как выбраться из положения, в котором оказалась эскадра. Тот факт, что Магеллан послал вперед лодку, а не пошел на кораблях, свидетельствовал об усталости и отчаянии. Наверное, он ждал, что Мескита с Серраном выйдут в Атлантический океан, а шлюпка с флагмана уткнется в тупик. Иначе, чем объяснить бездействие «Тринидада» с «Викторией», терявших поистине драгоценные дни?

Какова же была радость адмирала, когда на исходе третьих суток с криками «Море!», «Море!», «Мы видели море!» приплыла долгожданная лодка. Скупо, одной фразой Пигафетта выразил переполнявшие Магеллана чувства: «Капитан-генерал прослезился от радости и назвал мыс Желанным». Фернандо не был плаксивым человеком – только однажды в летописи упоминается о его слезах, когда обнаружили выход из лабиринта. Он до последнего момента сомневался в открытии пролива.

Капитан плакал. Плакал человек, прошедший индийские и африканские войны, тонувший на Падуанской банке, подвергавшийся смертельной опасности. Плакал суровый, жестокий офицер, не любимый подчиненными за излишнюю замкнутость и недоверие, с задатками тирана, не терпящего возражений, избивавшего палкой восставших моряков. Плакал холодный, расчетливый, эгоистичный кавалер ордена Святого Георгия, Адмирал Моря-Океана, королевский наместник, будущий неограниченный властитель, привыкший с детства скрывать свои чувства под маской высокомерия.

«Прослезился от радости», от счастья победы, когда в нее уже не верили, когда все мечтали скорее вернуться домой; от удовлетворенного тщеславия и самоутверждения, когда его упрекали в ошибках, а он подарил миру открытие; от сознания, что завершил тридцатилетние поиски пролива на протяжении тысяч миль Северной и Южной Америки; от счастья исполненного долга, от уверенности, что теперь никто не упрекнет его в обмане; от ожидания чинов и богатства, коими измеряется ценность человеческой жизни.

«И назвал мыс Желанным». Он мечтал о нем с тех пор, как осознал возможность достижения Молуккских островов западным путем. Он видел его на фантастических картах в хранилище Мануэла, читал о нем в сомнительных отчетах кормчих, измерял с Фалейрой расстояние от него через Южное море до островов Пряностей. Он желал его в трудные минуты экспедиции, в штормовые ночи, в безветрие, в устье Ла-Платы и в десятках заливов, денно и нощно,  – всегда!

«Так как мы долгое время его желали»,  – допишет фразу Антонио. Его желали две с