Фернандо Магеллан. Том 1 - Игорь Валерьевич Ноздрин

на смутьянов лучше тысячи слов, – промолвил итальянец. – Энрике со слугами захватили порох и оружие.

– Разумно… – похвалил Фернандо. – А вы, Моралес, тоже пришли сражаться? – усмехнулся адмирал, оценивая нескладную фигуру врача в мягком теплом халате и шерстяном колпаке.

– У меня нет врагов. Я уповаю на благоразумие, лечу людей, а они не забывают добро. Мне везде найдется работа.

– Опасные слова, – погрозил пальцем Фернандо. – Пахнут изменой!

– Мертвым не изменяют, – улыбнулся Моралес— Служат живым хозяевам и своим интересам.

– Шкоты травить! – распорядился Пунсороль, занимая место на юте. – Руль вправо!

Паруса заполоскались по ветру. Каравелла мягко накренилась на бок, описала полукруг, повернулась бушпритом на юго-восток.

– Шкоты выбрать! – раздалась команда. Матросы подтянули наполнившиеся ветром кливера, развернули бизань-рей. – Руль прямо, шкоты крепить! – велел штурман.

– Пойдем в каюту, – предложил Дуарте командиру— Пунсороль управится без тебя.

– Поднять фок и грот-стаксели! – приказал итальянец.

Вахтенные расправили полотнища. Металлические раксы заскользили по штагам, взвились ввысь между мачтами треугольные паруса. Правым галсом в полный бейдевинд эскадра устремилась назад к выходу из залива Сан-Матиас, не ставшим «Проливом Фернандо де Магеллана».

Глава XXXIII

Охота на «гусей»

– Теперь жди бунта, – сказал Дуарте в каюте, устало откидываясь на спинку кресла. – Принеси-ка нам вина, – попросил малайца. Фернандо кивнул, и раб вышел. – Представляю, что сейчас творится на кораблях Мендосы и Кесады! Картахена злорадствует, смеется над нами.

– На судах было тихо.

– До поры до времени… Если наши люди поддались отчаянию, то за чужие команды нельзя поручиться. Холода и осенние шторма усугубят положение, смутьяны закончат дело.

– Ты прав, – согласился Фернандо. – Предлагаешь перезимовать на севере в удобной гавани?

– А что делать? Ты видел, как настроены моряки. Вряд ли твои речи надолго успокоят матросов. Они не верят в секретные карты, видят, как ты идешь вслепую, суешь нос в щели, как пес в конуре.

– Иоганн Шенер изобразил пролив на сорок пятом градусе, – сообщил Фернандо.

– Солис на тридцать пятом, – парировал шурин.

– Веспуччи говорил о пятидесятых, – упорствовал Магеллан.

– Он предполагал, – уточнил Дуарте.

– Пусть так, но ведь Америго не фантазер, а главный пилот Кастилии!

– Но и не провидец.

– Вероятно, он имел сведения, подобные фактам, собранным Колумбом и Каботом накануне походов.

– Чепуха, мало ли ты слышал «достоверных» рассказов! Кто их проверял?

– Мы проверим.

– Ты с ума сошел! Неужели за месяц спустишься за пятидесятую широту?

– Спущусь.

– Там сейчас льды, морозы, айсберги. Пока мы подойдем к широте Веспуччи, корабли превратятся в ледышки.

– Джон Кабот плавал во льдах.

– С ним шли северяне, а не южане.

– Мы не слабее его, – Фернандо лег на кровать, принялся растирать ногу. – Мы выживем в таких условиях.

– Это безумие, – спорил Барбоса. – Никто из нас не ходил в высоких или низких широтах.

– Осилим… – адмирал закусил губу.

– Дерет? – посочувствовал шурин.

– Привык, – ответил Магеллан. – Нервное напряжение, холод… Сейчас пройдет, – попробовал улыбнуться, но вышла жалкая страдальческая гримаса.

– Тебе во льды лучше идти с деревянным протезом, – мрачно пошутил Барбоса. – Ты первым загнешься!

– С такими, как ты, там делать нечего, – обиделся Фернандо.

– Я не меньше тебя плавал! – повысил голос Дуарте.

Родственники нахмурились, отвернулись друг от друга.

Вошел Энрике с подогретым вином. От кувшина пахло солнечной осенью зеленой Испании.

– Ужин хозяина готов, – доложил слуга, наливая красное терпкое вино в стеклянные бокалы.

– Что там? – поинтересовался Дуарте.

– Гороховая каша, рыба, сухари, сушеные фрукты.

– Тащи больше! – приказал Барбоса. Энрике встал у постели адмирала. – Я хочу есть, – взмолился шурин. – Прикажи рабу принести хоть что-нибудь!

– Неси! – велел Магеллан.

Энрике важно вышел, осторожно прикрыл дверь в каюту.

– Растереть? – предложил Дуарте, намереваясь пересесть на кровать.

– Сам управлюсь, – отказался капитан.

Опять замолчали и сидели, не глядя друг на друга, пока малаец не принес поднос с оловянными тарелками, наполненными дымящейся кашей с мелко нарезанными кусочками соленого сала. Дуарте схватил ложку, накинулся на еду.

– Ты бы перекрестился, – напомнил Фернандо.

– Угу, – промычал шурин, запивая кашу вином. – Молодец Энрике, – похвалил слугу, – вкусно приготовил!

Туземец с серьезным видом стоял позади кресла адмирала.

– Куда же мы поплывем? – выплюнув на стол косточки от моченых абрикосов, спросил довольный Барбоса.

– На юг, – миролюбиво произнес Фернандо.

– Правильно, – кивнул Дуарте. – Чего делать на севере? Женщин нет, одни волки. Вот только жаль сестру…

– Почему?

– Рано овдовеет.

– Дурак, – огрызнулся командир. – С тобой нельзя серьезно разговаривать.

– Куда уж серьезнее, коль речь идет о смерти, – проворчал Барбоса. – «И никто не узнает, где зарыли идальго под крестом в мавританской земле…» Помнишь, как читала Беатрис?

– Спустимся до сорок пятого градуса, – сказал Фернандо. – Иоганн Шенер не пользовался лживыми фактами.

– Там кто-нибудь плавал?

– Возможно.

– Почему не вышел в Южное море?

– По той же причине, по какой Лижбоа и Солис не увидели его: не хватило времени, кончилось продовольствие, поднялся мятеж… Мало ли причин, помешавших потрепанному штормами судну проплыть еще сотню лиг?

– Много, – согласился Дуарте.

– Я верю – пролив существует. Моря соединяются между собой.

– Люди сбегут от тебя, – заявил Барбоса. – Я бы тоже ушел, да сестра нас прочно связала. Обещал ей не покинуть тебя в трудную минуту.

– Кто сбежит? – не понял Фернандо.

– Мятежники.

– У меня для них кое-что придумано, – намекнул Фернандо.

* * *

Похудевший Мендоса неприязненно созерцал берег, резко повернувший на юг. Флотилия огибала продуваемый холодными ветрами западных течений пустынный полуостров Вальдес. Малиновое солнце опускалось в аргентинские степи. Сухая трава загоралась оранжевым пламенем, окрашивала горизонт розовым предзакатным светом. Тепло разливалось по земле позади кораблей, заползало в норы, скапливалось в ложбинах, а впереди холодное синее небо придавило океан, разутюжило темные гривастые волны, озябшие, поникшие, потерявшие силу. Эскадра уходила от привычной для казначея суши в промозглую сырость, плесенью расползавшуюся в трюме, пожиравшую сухари и другие запасы продуктов. Не было возможности бороться с нею. Она заляпала ядовитыми цветами потолок и стены каюты, мерзко пахла тленом, угрожала захватить весь корабль.

Румяные щеки-оладушки казначея, лоснившиеся и слегка подрагивавшие при разговоре, пожелтели, высохли, сморщились сухарем. Кожа обветрилась, пухлые губы побурели, потрескались, покрылись землистым налетом. Мендоса прятался от ветра и соли, не поднимался на палубу, запирался с Картахеной, играл в карты, пил вино из собственных запасов и бочек инспектора, доставленных с «Сан-Антонио».

Казначей отвернулся от берега, раздражавшего унылым однообразием, подставил лицо солнцу, зажмурил глаза, впитывал последнее тепло. Сегодня он пережил отчаяние, когда увидел поворот «Тринидада» на четырнадцать румбов к выходу из залива. Надежда на скорое возвращение улетела с ветром к песчаному берегу. Мендосе хотелось кричать, бить кулаками по перилам юта, откуда он намеревался созерцать легендарный пролив. Спокойствие