Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я складываю «два плюс два» и понимаю, что, блин, может, это из-за того нашего разговора на «сборке» Вика стала так себя вести? Скорее всего! Я чувствую себя виноватой. Подхожу к ней и пытаюсь поговорить. Вразумить. Мол, Вика, ты всем мешаешь! Смотри же, доиграешься! Народ у нас шутить не любит…
Но ничего не получается. Вика делает вид, что меня не слышит. Что никого не слышит. Сидит, смотрит в стену и улыбается, чуть ли не слюни пускает. Какая разительная смена облика! Какое погружение в роль! Остается только мысленно аплодировать.
– Ну ладно, ты сама знаешь, что делаешь… Тебе и расхлебывать…
Ухожу.
А ночью повторяется все то же самое. Только Вика не успокаивается больше часа. Снова все начинают шуметь, снова прибегает дежур. Ракият вынуждена подойти к корме и начать объясняться:
– Вот, смотрите сами, мы ничего не можем поделать…
Дежур заглядывает в корму и видит заливающуюся смехом Вику. Ее шконка находится на самом «пятачке», и Вику прекрасно видно.
Дежур пытается ее приструнить:
– Эй, ты! А ну тихо! Спи давай!
Вика не замолкает. Ракият разводит руками: сами видите.
Дежур с досадой плюет и уходит. Вика замолкает. Конец второго акта.
Акт третий почти не отличался от предыдущих. Только Вика не замолкала совсем уже долго. И в корму к нам заглядывали уже не только дежура. Прибежал оперативник. Потом еще кто-то, потом появился ночной фельдшер с чемоданчиком. Вошел и вколол Вике что-то в плечо. Та утихла. Обессиленные и издерганные все расползлись по своим спальным местам почти под утро.
На следующий день девчонки выдвинули Ракият ультиматум: если Вику не уберут из камеры – «мы ее сами прикончим!» Ракият и сама была готова придушить Вику. С таким ночным геморроем она еще не сталкивалась. У нее важные «ночные дела», звонки. А тут такой «праздник»!
Ракият вызвала Артема. Объяснила, что не ручается за поведение сокамерников. Люди тут сидят за тяжкие преступления, за убийства. Есть очень нервные, неуравновешенные. Давайте, мол, решайте все по-хорошему. И побыстрее!
Артем и сам понимал, что тянуть с решением проблемы не стоит. И Вику в тот же день вывели из камеры. Сначала поселили в одиночку на карантине, а потом увезли на «Серпы». Позже рассказывали, что ее приговорили к принудительному лечению. То есть в итоге ее стратегия сработала. Она сумела «закосить»…
Жила у нас еще одна тетя, которая тоже периодически «косила» под психическую, но очень своеобразным манером. Айгуль Умнова. На вид – лет около пятидесяти. Восточная внешность, то ли татарка, то ли башкирка… Когда она заехала, то уже на второй день по камере пошли слухи, что вот эта огромная тетя – а Айгуль, наверное, весила килограммов под сто пятьдесят – «расчленяла и ела людей».
В первые дни все на нее посматривали настороженно. А потом видят, что вроде бы ведет себя тихо-мирно, разговаривает адекватно. Присмотрелись-принюхались и стали расспрашивать: «За что ты тут?»
Айгуль сразу в лоб:
– А вы что, не слышали – я же известная «людоедка»! Про меня же это болтают!
И говорит это таким иронично-ерническим тоном, с такой верно подобранной интонацией, с такой грустной усмешечкой, что аудитории становилось ясно, что все эти слухи про людоедство лишь глупые байки, которые ее очень утомили.
– Нет, Айгуль, серьезно, в чем тебя обвиняют?
– Да в чем только не обвиняют! Навесили кучу статьей. И 105-я, и 159-я, и много чего в общем.
– Так и навесили?
– Так и навесили! Я оказалась не в то время не в том месте. Зашла в одну квартиру… Камеры меня засняли… А там кого-то убили! И повесить все хотят на меня. А я ведь просто работала бухгалтером…
Вот такой версией Айгуль всех и успокоила. Типа у нее примерно то же самое, что и у всех остальных наших «убийц», случайно оказавшихся не в то время, не в том месте. Или у несчастных «бухгалтерш», попавших под раздачу. И поскольку у нас никто никогда особо не лез в чужие дела, то и в деле Айгуль копаться не стали. Пожалуй, только Ракият знала полный перечень статей Айгуль и фабулу предъявленного ей обвинения. Но Ракият была гением камерной политики – «зачем зря пугать своих подданных?» – и поэтому блюла конфиденциальность. К тому же, в постановлении, даже в обвинительном приговоре, могли понаписать много чего: даже то, чего человек вовсе не совершал. Поэтому все решало лишь поведение человека в камере. Череда его повседневных действий и поступков.
Айгуль же по большому счету вела себя обыденно. То есть как все не очень здоровые пожилые люди. Жаловалась на давление, диабет, головные боли, бессонницу и еще кучу болячек. Глядя на ее грузное нездоровое тело – в это безусловно верилось. У нее была инвалидная палка для ходьбы, и иногда она передвигалась прямо еле-еле, с улиточной скоростью…
Айгуль с самого начала объявила Ракият, что ей нужно выбивать себе нормальный медицинский сервис, диету, таблетки, дополнительный матрац. Нужно добыть необходимые справки и медзаключения. И еще отправку на «Матроску», а потом – на «Серпы». А там, глядишь и в Кащенко, на принудительное лечение…
Поэтому она будет вынуждена доматываться до нашего персонала. До медки, до оперативника, до начальника СИЗО, если потребуется. Но в то же время она не хочет создавать проблем камере, поэтому пусть Ракият подсказывает, когда можно открывать рот, а когда нельзя. Такая удивительная предусмотрительность Ракият понравилась. Обычно ее не предупреждали о желании побузить. И в этом жесте Айгуль считывался ее крайне расчетливый деловой ум. О да, «людоедкой» тут и не пахло! Никаких эмоций, только бухгалтерия!
Поэтому Ракият дала Айгуль почти полный карт-бланш на любые выкидоны перед персоналом. Типа пусть решает свои задачи, лишь бы никому в 107-й не мешала. Возможно, Ракият также рассчитывала, что чем больше Айгуль будет заколебывать СИЗО, тем быстрее начальство захочет от нее избавиться. И отправит куда подальше! Что вполне логично…
В итоге от нашей медки Айгуль добилась получения кучи таблеток и регулярных вызовов на уколы. Еще ей каким-то образом выдали заключение о проблемах с головой. И теперь чуть что, она заявляла дежурам: «А мне ничего не будет. У меня есть справка, что я больная на голову! Я психическая!» Дежура опасливо смотрели на нее и становились шелковыми. И мы это даже использовали. К примеру, в ситуации с прогулками. Когда дежура ленились выводить гулять, мы иногда
