Тренировочный День 5 - Виталий Хонихоев

ее муж открыл перед ней дверь, как и полагается галантному кавалеру, однако сперва окинул быстрым взглядом помещение и только потом — отступил в сторону, пропуская ее. В эпоху куртуазности так не делали. Это скорее въевшаяся в кровь привычка оберегать и защищать. Сам майор был из тех, про которых Симонов писал в своем стихотворении — ничто на свете не может нас вышибить из седла, такая уж поговорка у майора была.

— Меня попросили провести эту беседу. — осторожно выбирая слова начал Виктор. Меньше всего он хотел, чтобы в результате этой беседы дома у Тепляковых и Лермонтовичей начались репрессии. Он не разделял точки зрения Маргариты Артуровны о том, что «сегодня носишь адидас, а завтра Родину продашь», в том смысле, что вот сегодня ребята гранату где-то нашли (учено-тренировочную, но все же!), а завтра стырят ядерную боеголовку и взорвут ее где-то под Колокамском, устроив третью мировую, апокалипсис и конец света. Вообще из Маргариты Артуровны, не будь она комсомолкой, вышел бы отличный инквизитор, она свои таланты в землю зарывает. Ее легко было представить себе в средневековой камере пыток, склонившейся над раскрытым «Молотом Ведьм», и указывающей что если грешник согрешил один раз, то до продажи своей души Сатане и чтению священных текстов задом наперед, полетов на шабаш и всех этих оргий с козлобородыми сатирами — один шаг. Сегодня ты забыл молитву, а завтра продал душу Дьяволу.

Однако же и совсем спустить с рук все произошедшее не выйдет. И не только потому, что все это видели и если попытаться замять, то дело неминуемо вылезет и нанесет ущерб карьере Маргариты Артуровны и всех остальных взрослых участников — начиная от заведующего и заканчивая лично им, Виктором Борисовичем Полищуком, чья обязанность как раз и заключалась в том, чтобы предварительно осмотреть вещи мальчиков перед поездкой. Наказание должно было быть хотя бы для того, чтобы Никита Тепляков и Володя Лермонтович — не уверовали в свою безнаказанность. Сделал косяк — неси ответственность. Все по-взрослому. Потому Виктор не хотел устраивать из происшествия трагедию, но и не собирался все сиропом и патокой обливать, дескать и не было ничего.

— … извините. — в дверь класса заглянула девушка, вернее это Виктор сперва решил что это молодая девушка-студентка: — можно войти? Я… чуть задержалась.

— Да? — только когда она вошла — он опознал ее по одежде. Он уже видел ее — из окна учительской, когда стоял рядом с Альбиной Николаевной, глядя на черную «Волгу», стоящую напротив школы, а она — стояла внизу, беседуя с родителями Никиты Теплякова. Значит она — мама Володи Лермонтовича. Темно-синее платье, белое ожерелье из искусственного жемчуга, такие же серьги в ушах, высокая прическа, сумочка через плечо, а в руке — книга.

— Конечно, присаживайтесь… — торопится Виктор, поняв, что сделал непозволительно долгую паузу, рассматривая вошедшую гостью. Женщина кивает, но не садится. Она идет прямо к нему и протягивает руку, глядя прямо в глаза.

— Евгения. Я — мама Володи Лермонтовича. — говорит она, раскатывая «р» как-то по-особенному, грассируя этим звуком, слегка картавя, так, что получается не «эр», а скорее мягкое «грр», будто кошка, которая пригрелась у теплой батареи замурчала. Он пожал ей руку, отметив про себя что рукопожатии мамы Володи было на редкость твердым и сильным, не такого ты ожидаешь, когда обмениваешься рукопожатием с женщиной.

— Я — Виктор. Веду летнюю площадку у Володи. — в свою очередь представляется он, не желая обременять себя отчеством «Виктор Борисович», он же явно младшее ее, она выглядит будто молодая студентка, но она — мама Володи, а значит она его старше. Даже если она родила сына в пятнадцать — все равно она старше. Она представилась просто по имени, так что и ему со своим отчеством тут лезть как-то неудобно. Все же она — не ребенок. Интересно, что за книга у нее в руке?

— Ну вот мы и познакомились. — с каким-то внутренним удовлетворением говорит женщина, отпуская его руку: — Володя мне столько про вас рассказывал.

— А наш ничего не рассказывает, представляете! — всплескивает руками жена майора Теплякова: — вот ничего! Женя, садись рядышком, вот тут…

— Спасибо, мне тут удобнее. — женщина кладет на первую парту свою книгу — обложкой вниз, так что Виктор не может прочесть название. Книга явно старая, обложка потертая, страницы поведены волнами так, что видно — она в свое время то ли под дождь попала, то ли ее в ванной читали.

— Значит так. — Виктор снова цитирует старшего тренера «Металлурга», Валерия Сергеевича: — наверняка вы слышали о том, что произошло. В связи с этим меня и попросили встретиться с вами и обсудить текущую ситуацию. В общих чертах — Володя и Никита откуда-то достали… вот. — он открывает ящик стола и выкладывает все содержимое Братского Арсенала — посмотрите.

На столе вырастает выставка в стиле Хемингуэя — «Прощай оружие». Тут и два ударно-спусковых механизма в сборе, десять учебных запалов, три шарика закатанных в оберточную бумагу с точащими короткими запалами из пустого стержня от шариковой ручки, забитого серными спичечными головками. Картонный тубус сигнальной ракеты с маркировкой и цифрами на корпусе и алюминиевой винтовой крышкой. Два складных ножика — один многофункциональный, а второй с одним лезвием. Россыпь круглых стрелянных свинцовых путь от пистолета Макарова в медной оболочке — судя по всему это были боеприпасы для рогатки. Были и рогатки — целых три штуки. Сделанные из крепких веток, обработанные и зашкуренные, рукояти обмотаны где синей, а где черной изолентой, резинки — из нарезанного лентами противогаза, замотанные суровыми нитками, кожаная пятка, куда вставляется боеприпас.

Виктор берет рогатку в руку и вертит ее, примеряясь. Рогатка сделана на совесть, эта — самая мощная, с двумя резиновыми жгутами с каждой стороны. Он натягивает ее, чувствуя сопротивление.

— Вот засранцы. — багровеет майор Тепляков, вставая из-за парты и подходя к столу: — ты смотри, чего наделали…

— Коля! — всплескивает руками его жена: — Коля, не выражайся!

— Извини. Хотел сказать — сорванцы. — тут же поправляется майор Тепляков, протягивает руку и берет одну из круглых, девятимиллиметровых пуль со стола, разглядывает ее со всех сторон.

— А это, надо полагать, боеприпас. — задумчиво говорит он и обращает внимание на рогатку, которую держит в руках Виктор: — двойной жгут. Интересно, как далеко…

— Порядка ста метров запросто. — отвечает на незаданный