Малой - Степан Александрович Мазур

— И истребят всех оставшихся вне сети людей? — уточнил Армагеддоныч, который сам по себе любил рыбалку больше, чем сидеть в компьютере в игровых мирах.

— Не всех, конечно. Лишь тех, кто откажется мне подчиняться, — ответил Сатана и поправил галстук, примеряя новый для себя наряд, словно собирался на деловую встречу. Он даже в водную гладь посмотрелся, как в зеркало. Но прекрасно помнив о собеседнике, вскоре договорил. — Они думали, что сражаются в этих Играх с ботами? Вначале так и было. Но привыкнув убивать всех без разбора, вскоре они не поняли, что убивают всех подряд. А это были уже не боты. Я вывел против геймеров настоящих демонов в обличье троллей, джиннов и прочих выдуманных существ. Но они были живы, ведь виртуал силой Праны даровал им жизнь!

— Как так? — не понял Артур Гедеонович, предпочитая больше по грибы ходить, чем целиться в кого-то мышкой или напяливать шлем виртуальной реальности.

Грибы ведь с жаренной картошечкой гораздо вкуснее!

— А вот так! — расхохотался Сатана. — Я дал им облик и возможность сражаться! И сила эмоций, которые испытывают Игроки благодаря эффекту реальности, оказалось, совсем не отличается от эмоций, которые испытывали когда-то люди, умирая на полях настоящих сражений! Вот где — жертва! Вот где — океаны энергии!

— Довольно хитро, — прикинул Вернандский, решив отказаться даже от тетриса. Там ведь тоже приходится что-то ломать, чтобы новое построить.

А Сатану было уже не остановить. Сам всё рассказывал, даже если не спрашивали.

— Более того, как выяснилось, захватить тело компьютерного юнита столь же соблазнительно и приятно как тело реального существа! Чуешь, чем пахнет?

Вернандский покачал головой. Точно не рыбой! Но уже и не рекой. Даже потом не пахнет.

— Я верю, после того как Игра закончится, сила падших воскреснет. Возможно, вернуться даже позабытые боги. Мир в любом случае перевернётся и наступит последняя, четвёртая эпоха этого мира — ЭРА ДУХА! Наступит ПИР ДУХА,

— Что ещё за пирдуха? — прищурился подглуховатый Вернадский. Ведь пока все прочие приспешники Сатаны просили себе суперсилы, он просил лишь рыбу. И то — косвенно. Так что можно поспорить и при желании отмазаться от любых договоров, которые он давно не подписывал. Ни чернилами. Ни тем более — кровью.

«Это ж не ипотека», — ещё подумал тогда Армагеддоныч.

— Это время, когда все исчадия веры, созданные человеческой расой, станут реальными существами! — стал уже откровенно кричать Сатана, чтобы его хорошо слышали даже глухие. — Это эволюция творений самой души, друг мой.

— Эволюция, значит. Вот оно как, — пробормотал Вернандский, сожалея, что не взял с собой садок. Тазик ведь и сам по себе тяжёлый. А так рыбу хотя бы переложить можно было. И нести легче и практичнее.

— Мёртвый мир, затем Жизнь, затем Человек разумный — и, наконец, чистый Дух, — продолжал рассказывать Сатана. — Это — Даймон. Демон, лишенный обычного животного тела, но способный, наконец, существовать сам, без подпитки от человеческой веры!!! Такой однажды вылупился в аду, как эксклюзив и пробник. Но ад его не признал и исторг. Но когда каждый новый вылуплёныш станет Даймоном, они постепенно заменят собой каждого демона, каждого падшего. А знаешь кому они будут благодарны за своё «рождение», в отличие от моих не благодарных детей?

— Тебе? — прищурился Вернандский. — Понятно. Ты решил сменить строй своих солдат. Так сказать, провести реформацию. Почистить ряды. Значит, Игра — это всего лишь концентратор веры. Нечто вроде древней саги, легенды или мифа, но кажущийся реальным настолько, что заставляет Игроков поверить в него и… подпитать этой верой вас, демонов?

— Их… грядущих Даймонов, — поправил собеседник, — то есть НОВЫХ Богов, которые будут править людьми, добывая себе Прану.

— И это говорит тот, кто решил заменить всех прошлых богов… собой? — Армагеддоныч усмехнулся, хотя на душе его отчего стало совсем не весело. Признаться, он не верил собеседнику ни на йоту. — Ведь ты, как я понял, вроде Князь Тьмы. Но первый среди них. Их падшее, тёмное, но всё же — божество. Не так ли?

— Именно!

— Но зачем Даймонам поощрять, чтобы ими правил сам Сатана?

Тот сузил глаза.

— Скорее, я назвал бы себя Шайтан, — несколько смущенно поправил он. — Видишь ли, в последние столетия перед закрытием мира Виртуальными Игровыми Мирами, ислам был куда сильнее христианства по силе веры, так что пришлось переквалифицироваться и менять, так сказать, религиозную принадлежность. Благо в Коране, Библии и Торе под словами «Шайтан» и «Сатана» подразумевается одно и то же существо, не смотря на всю нелюбовь христиан к мусульманам, евреям и наоборот. Шайтан и Сатана — это я. Велиал и Люцифер, скорее, тоже я — потому что всё, что делают мои дети — придумал и реализую тоже я. Так ответь, для чего мне создавать Даймонов?

Но Вернандский, всё ещё в сомнении после прошлого поражения Сатаны с четырьмя Всадниками Апокалипсиса, лишь досадливо покачал головой.

Он понимал. Понимал, но не верил.

— Знаешь, — сказал он задумчиво, — меня вот что интересует. Я понимаю, ты создал игровой симулятор. Или просто захватил его через сеть, если его создали люди. Даже понимаю, что затем, с помощью Праны, ты сделал всё похожим на настоящую реальность: добавил красок, декораций, эмоций, страха, даже регуляторы боли ввёл какие-нибудь с помощью подсоединяемых устройств, как я понимаю. А ещё ты заставил всех играть, просто сменив вывески. Они по сути играют в привычные им миры. Ничего для людей-игроков не изменилось. Шесть миллиардов Игроков проходят уровень за уровнем, гибнут и порождают кучу этой чёртовой Праны, которую ты и подобные тебе силы и духи пожирают, чтобы стать сильнее. Я даже понял, что многие из вас хотят обрести настоящие тела. Не такие как у людей, но те, которыми вы могли бы обладать или обладали ранее в нашем воображении, в сагах, сказках и мифах… в общем в Игре! Но что ты имеешь в виду под жертвоприношением? Ведь если все Игроки умрут, оставшиеся люди не дадут тебе и прочим силам новой Праны. Вы уничтожите сам источник энергии. Для чего?

Сатана улыбнулся.

— Ты знаешь ответ, — насмешливо заявил он, словно читая мысли своего собеседника. — Подумай о нём. Он плавает на поверхности, как рыба, привлечённая блеском крючка!

— Я не