Тренировочный День 5 - Виталий Хонихоев

— Мы с тобой официально пара, Вить. Значит больше времени вместе должны проводить. Кроме того… я вчера вечером ошиблась… — Лиля передергивает плечами: — знаешь какая Валька Федосеева сильная? Я и так пыталась и эдак… но не получилось. Она меня чуть не раздавила!

— Надо было с Валей договориться, а не лезть ночью в ним в комнату…

— Я и договорилась! Но Машка как узнала — так ни в какую! Говорит, нет, никакого обмена, как жребий вытянули, так и спим, ну вот я и полезла… все рассчитала, а они оказывается кроватями поменялись, потому что Вальке луна ночью в глаз светила! — Лиля топает ногой: — как говорит Салчакова — куток джерри, скей твою маму!

— А ты я смотрю даже материться по-узбекски научилась. Хоть какой-то прогресс. — замечает Виктор и качает головой: — а вообще мне уже рассказали, как Маша с утра удивилась, когда увидела тебя в обнимку с Федосеевой. Ну и как? Было приятно?

— Отвали, Полищук. Было жарко и неудобно. И я чуть не описалась!

— Хм. Можно считать это защитной реакцией, понимаешь? Вот каракатица когда ее ловят — выпускает содержимое чернильного мешка, а Лиля Бергштейн, будучи пойманной — писается…

— Витька! — девушка больно ударяет его кулачком в плечо: — зараза! Мы же с тобой партнеры по преступлению! Ты почему мне не помогаешь⁈ Я с тобой между прочим даже переспала, а ты! С поварихами флиртуешь!

— Ой, когда это было. — прищуривается Виктор: — было и закончилось. У меня организм растущий, мне может не хватило…

— Помню кто-то пищал «хватит, не надо больше!», — в ответ прищуривается Лиля, складывая руки на груди: — кто бы это был… не припомнишь?

— Ээ… ну время прошло, раны зажили и…

— Это была разовая акция, Полищук. В счет твоего героизма и попытки спасения моей жизни. Тронутая твоим поведением и щенячьми глазками я так уж и быть… но не больше!

— И потом ты еще спрашиваешь, чего я к поварихе клеюсь… а куда бедному крестьянину податься? — пожимает плечами Виктор, подходя к столу и ставя на него свою тарелку с дополнительной порцией цыпленка табака: — будешь кушать? Я поделюсь.

— Не, я и так оставила, тут порции огромные и сытно все. — отрицательно мотает головой Лиля: — и потом, чего ты теряешься? Вон к Салчаковой сходи, ей только на пользу будет, она и так тебя ко мне ревнует. Или к Наташке Марковой, она все знает, и ты ей не противен, я узнавала.

— Ага и чтобы все поняли что твоя легенда про нашу пару — всего лишь легенда? — Виктор скептически поднимает бровь.

— Точно. — прикусывает губу Лиля: — не подумала. Ай, ладно, клейся к поварихе, там у нее на кухне еще молоденькие поварятки есть. Всех сразу того. Можно и заведующую базой тоже…

— Спасибо за доброту, Ваше Высочество. Разрешили… — Виктор кланяется, надеясь, что добавил достаточно сарказма в свою речь: — как бы я без вашего-то разрешения…

— … доедай уже и пошли к тебе в номер.

— Ммм?

— Придумаем что-нибудь. Чтобы ты меня перед поварешками не позорил…

Глава 17

Три приятеля за столом разговаривают и один

другому говорит, вот в детстве мол объелся манной кашей

аж до блевоты, с тех пор на кашу смотреть не могу.

Второй говорит, да, у меня такая же ерунда с макаронами.

Третий выслушал их всех и плечами пожимает:

— Странно, сколько с водки не блевал, все пью и пью…

Сидеть в засаде поначалу было скучно, но потом, после первых результатов ее захватил охотничий азарт. Да, сперва было неудобно сидеть на толстой ветке большого дерева, которое возвышалось на холме совсем рядом с забором из сетки рабицы, окружающем «гостевой комплекс Заря-17», но потом она свернула куртку и подложила ее под себя и стало нормально. Мощный морской бинокль, предоставленный Лешкой, блокнот, пара карандашей и вот уже она сама себе напоминает супершпионку из зарубежных фильмов про Джеймса Бонда, не хватает только вечернего платья, опасно открывающего спину и пистолета с глушителем. Козлова, Мария Козлова… нет, определенно ей нужно фамилию менять, в качестве позывного для красной шпионки «Козлова» — совсем не звучит.

Она поерзала попой на ветке и снова прильнула к биноклю, наблюдая за окнами гостевых домиков. В ее голове мелькали заголовки с легким оттенком сенсации, конечно никто не даст ей написать полноценную «желтую» статью со сплетнями и слухами, но слегка намекнуть и оттенить все двусмысленностями она совершенно точно сможет. Если бы не цензура в лице главного редактора, то она бы пошла напролом. «Тренер заставляет своих подопечных делать немыслимое!», «Владелец гарема из спортсменок!» или там «Волейболистки Комбината в сексуальном рабстве у маньяка!» — вот как она бы назвала свою статью и будьте уверены, что завтра про Марину Козлову, скромную корреспондентку «Вечерней Правды» уже знала бы вся область. Но такие заголовки никто не пропустит, значит нужно быть скромнее. Например «Секретные тренировки волейболисток» или там «Нескромные притязания команды Комбината», «Вынужденный союз двух врагов». И фотку этой Бергштейн в купальнике на разворот. Или вон той здоровенной девушки, Федосеевой… ах, мечты, мечты… пропадает она в этом Колокамске, вот что…

В бинокль она увидела, как мужчина в спортивном костюме и эта Бершштейн — вышли вместе из дверей столовой и направились по усыпанной белым гравием дорожке к одному из гостевых домиков. Значит это и есть тот самый Полищук Виктор Борисович, двадцати пяти лет от роду, не женат, не привлекался, не участвовал…

Двери гостевого домика закрылись за парочкой, и Марина недовольно цыкнула, опустив бинокль. Что именно происходило за закрытыми дверями гостевого домика? Видеть она не могла, но могла предполагать, что может себе придумать молодой мужчина, оставшись наедине с такой как эта Бергштейн, которая известна своими выходками на танцах. И уж она наверняка не против… и вообще это несправедливо что она тут на ветке сидит как сова под дождем, а они там в номере черте-чем занимаются! Не то чтобы ей присоединиться хотелось, но природное любопытство, помноженное на профессиональное желание знать подробности — так и зудели внутри.

— Злоупотребление служебными полномочиями. — задумчиво бормочет она себе под нос: — сексуальное насилие в отношении зависимого лица. Интересно сколько лет этой Бергштейн?

— Двадцать два года. — тут