Дом в степи - Сакен Жунусов

- А ты, оказывается, ничего не забыла,- вдруг сказал он, посмотрев ей прямо в глаза.- Я, конечно, понимаю... Но зачем ты переворачиваешь мои слова? Я не сбежать хочу, я ищу посильной работы. Сейчас ведь не война, когда не осталось мужчин. Это тогда приходилось собираться с силами, потому что было туго. Теперь-то зачем? Теперь и без меня хватает рук.

- Не беспокойтесь, мы найдем вам работу по силам. Вы же понимаете,- сказала она, как бы отвечая на его откровенность,- главное, была бы душа честна... В общем, сейчас мне некогда, еду в бригаду. Но вы подумайте и заходите. А насчет прошлого,- так давайте договоримся, что больше об этом не будет и речи...

Как ни готовился к встрече Карасай, как ни ловчил,- победа осталась на ее стороне. Это он признавал, не мог не признать и, возвращаясь из конторы домой, еле тащит ноги, глубоко задумавшись над тем, что недавно пережил.

Согнув плечи, опустив голову, он перебирал в памяти весь разговор и ругал себя последними словами. «Чего я наплел ей, чего испугался? Черт меня дернул за язык брякнуть, что собираюсь переезжать!.. Но она- то!..- «Не будем поминать о прошлом». Что это, хитрость, ловушка? Может, хочет изнутри меня вывернуть? Ну уж, голубушка, зубы сломаешь. Я-то пораньше тебя ухвачу!»

Однако опасаться в ближайшее время было нечего,- это он понял отчетливо. И настроение его стало подниматься.

Когда показался впереди дом, Карасай поднял голову и стряхнул задумчивость. Надо было жить и действовать. «Вот жизнь пошла!- сокрушался он.- А ведь что мне стоило раньше наложить на нее лапу. С грязью мог смешать. Посмотрел бы я на нее...»

И он вздыхал и продолжал ругать себя, испытывая запоздалое сожаление.

Четвертая песнь старого Кургерея

- ...В тот же год, когда мы схоронили Сулу-Мурта, я отвез Райхан в Шарбак-Куль. Мне думалось оставить ее у Ивана Максимовича, но у девочки неожиданно нашлись какие-то дальние родственники. Вместе с совсем ослепшей матерью она осталась жить у них.

Как того и хотел Сулу-Мурт, учиться Райхан стала в русской школе.

Время учения пролетело незаметно, и когда я увидел Райхан после школы, то поразился,- совсем невеста!.. Оказывается, родственники никак не хотели отпускать ее, сказав, что хватит им с матерью скитаться по чужим людям. В аул зачастили сваты, и девочке стоило большого труда вырваться из аула и снова вернуться к нам.

Зима в том году выдалась жестокая и небывалые морозы наделали немало горя. В бедных домах совсем не осталось мяса, а там, где что-то и имелось, люди растягивали по кусочку, надеясь дожить до весны. Весны ждали с нетерпением, во всех дворах ни на минуту не прекращалась работа,- хозяева заранее готовили инвентарь.

Зажиточым дворам той зимой пришлось особенно туго. Вышло распоряжение о конфискации излишнего имущества, и богатеи, вроде Малжана, ни дня не сидели спокойно,- все время в разъездах, несмотря на лютые морозы: рыщут по степи, по аулам, распихивая родственникам излишки. Чувствовалось по всему, что в степи надвигаются великие перемены, а какие - сказать пока никто не мог. Но богатеи до поры до времени не вешали голов и вели себя так, словно все идет по-старому. Разве только злее стали, будто учуявшие близкий конец волки. На бедняков они смотреть спокойно не могли, понимая, что здесь их ждет окончательная расплата. А раз понимали, то и вымещали злобу как только могли. Видимо, пуще всего их злило то, что в бедняцком ауле совершенно спокойно ждали приближающихся перемен. Терять нам было нечего, и без того уже дошли до последнего, а вот лучшая пора могла наступить, на это все мы крепко надеялись.

Как-то ночью, поздно уж, когда весь аул давно спал, к нам в ставни негромко постучали. Я сначала не поверил - кто бы это мог в такую стужу и так поздно? Но домашние забеспокоились.

- Григорий, кто это там?

И собака, слышим, мечется по двору, лает,- заливается. Нет, значит, кто-то есть.

Вдруг послышался с улицы стон. Тут уж я не раздумывал больше и вскочил. Мороз, видно, совсем осатанел,- на окне в палец снегу, занесло все, затянуло льдом.

Я продышал дырку, выглядываю. Вижу - лежит кто- то свернувшись на снегу и не шевелится. Луна светит, снег блестит, и человек весь в белом.

Я как был в белье, так и выскочил из дома. Собака кинулась сначала ко мне, потом на улицу,- еле калитку успел отворить.

- Пошел!- кричу. Боюсь, как бы не набросилась да не искусала человека. Но собака, как подбежала к лежавшему, так и остановилась. Повизгивает, хвостом крутит и на меня оглядывается, будто торопит: дескать, скорей ты, чего топчешься!

Это была Райхан, босая, в одной изодранной рубашонке. Как только не замерзла в такой холод!

- Родная моя, да что с тобой?

Подхватил ее на руки, а она слова сказать же может: зуб на зуб не попадает. Я бегом в комнату. Но только успел подбежать к воротам, как из-за угла на улицу вылетели верховые. Скачут, кричат, лошадей нахлестывают. «Э,- смекнул я,- дело плохо!» Прыг во двор - и калитку на засов. Плохо, что собака за воротами осталась.

Верховые, слышу, остановились. Пес мой наскакивает, лает, потом вдруг завизжал, завизжал и умолк. Ударили, видно, чем-то...

Я отнес Райхан, отдал на руки домашним, а сам накинул полушубок, шапку и снова к воротам. А те уж стучат, ломятся, доски трещат. Прихватил я по дороге тяжеленький такой ломик, как раз по руке.

- А ну,- сказал,- перестаньте. Что нужно?

За воротами умолкли. Потом говорят:

- Открой ворота. Все равно не спрячешь.

- Кто вы такие?

- Не твое собачье дело. Лучше открывай!

«Ах так!»- думаю. И распахнул калитку.

Шарахнулись мои герои, гляжу - к саням поближе держатся. Собака моя лежит на снегу, кровь из морды чернеет. Совсем меня зло взяло. Перешагнул я через собаку, ломик покрепче обхватил.

- Ну, кто смелый? Подходи. Сейчас всех за собакой отправлю.

Боятся, совсем в кучу сбились. А я, как на грех, разглядеть никого не могу,- от ворот далеко отходить мне нельзя, со спины могут ударить.

Постояли мы, молчим. Потом те начинают уговаривать. Брось, дескать, заступаться, у казахов традиция - девушек воровать.

- Или ты,- крикнули,- вторую жену хочешь взять?

- Ах вы, собаки!- говорю.- Если девка без отца, так позорить можно? Не выйдет это у вас. Пока я жив, вы