Развод. Мусор вынес себя сам - Каролина Шевцова

и леопардовые пятна в отражении сбиваются в рыжий вихрь. Хватит. После сегодняшнего вечера все станет как прежде и мы оба наконец получим то, что заслужили. Он - урок. Я – право оставаться дальше одной.

И буду прекрасно жить без этих дурацких любовных страданий.

Я звоню Давиду на телефон, вовремя вспомнив, что Ника не знает номер квартиры. Он спускается через пару минут. Никакого волнения, только легкая, едва уловимая напряженность в лице. - Ника, вы сегодня особенно красивы,- чужое имя режет слух. Давид берет меня под руку, ведет по лестнице. Его прикосновение обжигает даже через толстую ткань пальто. Дверь открывается, и меня окутывает волна тепла и запахов. Запах специй — аджики, хмели-сунели, свежего базилика. Уютно. И до тошноты знакомо. Сердце сжимается от этой простой, домашней картины. Он даже ужин приготовил сам. Прям как Анисе когда-то. В этот момент я ненавижу Нику Зельбер лютой, слепой ненавистью. Готова голыми руками придушить монстра, которого сама же и породила. Потому что мы, простые земные женщины, всегда проигрываем богиням. Даже если сами случайно поднимаемся на Олимп, выглядим при этом нелепо, как я сейчас. Давид ведет меня к столу, накрытому на двоих. Хрустальная посуда, старые, знакомые с детства приборы из мельхиора, в бокалах что-то по цвету похожее на вино. Да меня планируют соблазнять! Смешно и горько становится от этой мысли.

Еда пахнет изумительно, но, к сожалению, я не чувствую ее вкус. Все вокруг стало пресным, как мел. Давид что-то говорит. Он рассказывает о планах, об издательстве, в которое готов вложить большие деньги. Сначала в нем будут выходить только книги Ники, чтобы раскрутить бренд. Потом из одного автора вырастет целое женское пространство, клуб, сообщество. Идея блестящая. Она отзывается во мне горячим, живым откликом. Это то, о чем я сама мечтала, но боялась даже подумать вслух. Но я не могу ничего сказать. Горло сжато. Я пытаюсь ответить, и мой голос звучит не томным, обещающим баритоном Ники, а чужим, хриплым карканьем. - Ника, вы почти ничего не съели, - замечает Давид. В его глазах неподдельное беспокойство. -Я не хочу есть, - шепчу, не разжимая губ. -А чего вы тогда хотите?

- Танцевать. Говорю быстрее, чем успеваю подумать, что именно сказала. Ну да, точно, Боря как-то сказал в шутку, что сделка случится после того как Давид станцует вальс. Иными словами - никогда.

Беридзе не танцует.

Никогда не видела и не слышала, чтобы он танцевал.

И я, сама не зная зачем, бросаю Давиду вызов. Как последний аргумент в войне, которую сама ему объявила. Не Богиня. Определенно не богиня. А простая земная идиотка.

Я смотрю на него в упор, жду, как он будет выкручиваться из глупой ситуации.

Давид задумчиво кивает, будто я попросила передать солонку или что-то еще более незначительное.

- Когда такая женщина просит, мужчина должен сделать все, что она скажет, – произносит он с легким кавказским акцентом. Отходит к колонке, несколько секунд что-то ищет на телефоне. И из динамиков льются первые, аккорды... вальса-бостона. Старомодно. Невыносимо красиво. Так в духе Давида. Я подаю ему руку. Она предательски дрожит. Давид подносит пальцы к губам и целует воздух возле них, это настолько церемонно, что в другой ситуации я бы даже улыбнулась. Сейчас не могу, лицо застыло в маске. Такие отливали из глины после смерти.

Дава едва касается моей кожи, держит дистанцию, но с каждым аккордом, с каждым поворотом эта дистанция тает. Он становится ближе. Я чувствую тепло его тела, вдыхаю его запах – терпкий, пряный, с нотками пряностей, табака и чего-то неуловимого, что есть только у него. От этого ком подкатывает к горлу.

От музыки.

От того, как его рука уверенно и нежно ложится мне на талию, притягивая к себе. Мы больше не танцуем. Мы просто раскачиваемся в такт, и между нами не остается ни сантиметра пространства. Я поднимаю на него глаза, полные слез, уже готовая сорваться, и все рассказать… Но он наклоняется и целует меня.

Этот поцелуй совсем не такой, как в моих книгах. Я пишу про томные взгляды, страсть, идеальные движения. А это... это тяжело. Горько. Как падение.

Его губы мягкие, но настойчивые, они не спрашивают разрешения, а просто констатируют факт обрушившегося на нас двоих безумия. И я отвечаю. Перестаю думать, перестаю притворяться. Мои руки сами поднимаются, чтобы обхватить его шею, пальцы впиваются в волосы на его затылке. Я отвечаю с таким жаром, с каким не писала ни одну сцену, потому что не знала, что это ТАК. Так мучительно и сладко, как агония.

Он отпускает меня только тогда, когда нам обоим не хватает воздуха. В тёмных лучистых глазах пылает неизвестный огонь.

Таким я Давида никогда не видела. Но что еще страшнее, себя я такой тоже вижу впервые! У меня сердце колотится где-то в горле, ноги стали ватными. Что ж, хоть на старости лет узнала, как выглядит та самая, настоящая страсть, о которой я столько читала, а потом стала писать сама. И после того, что было, вряд ли смогу написать снова. Пускай у нас случилась короткая демо-версия, просто поцелуй, я понимаю, что больше не смогу.

Ни писать.

Ни тем более работать дальше на Давида и делать вид, что ничего не было. Я отступаю на шаг, улыбаюсь, хотя хочется сдохнуть.

- Спасибо за ужин, - мой голос звучит отстранённо и плоско, будто из динамика колонки, которая продолжает петь. - Но мне пора. Ответ по издательству отправлю чуть позже… Провожать не надо. Разворачиваюсь к выходу, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Ещё секунда - и я брошусь бежать. - Подожди. Его рука мягко ловит мою, тянет обратно. Я замираю, не в силах повернуться. - Я не понимаю, - говорит тихо, но очень близко. – Я сделал что-то не так... Аниса?

Глава 28

Тишина. Сердце стучит где-то в висках. В голове каша. Эйфория, обида, ревность – все смешалось до в какой