Изъян - Алекс Джиллиан

Вот и первый осторожный вброс. Он присматривается, тестирует реакцию. А на деле только зря тратит время. И свое, и мое.

— Ей показалось, — возражаю с лёгким оттенком усталости. — Дверь была не заперта. Я просто нажал на ручку.

— У вас был свой ключ от квартиры Романовой? — он задает прямой вопрос.

— Нет. Никогда не было.

Кравцов делает пометку в протоколе, затем поднимает взгляд.

— Почему, по-вашему, дверь была не заперта?

— Логично, что у убийцы тоже не было ключей, и он физически не мог запереть за собой дверь, когда уходил.

Он делает вид, что записывает. Не записывает. Задержка дыхания — ровно три секунды. Внутренняя пауза для короткого анализа: соврал я или нет. Мне его даже жаль, потому что эта задачка следователю Кравцову не по зубам. Не родился еще человек, способный меня прочитать.

— Что вы сделали, когда вошли? — он переходит к следующему вопросу, но не по порядку, как указано в протоколе с места преступления, а в разнобой.

Кравцов намеренно пытается меня запутать и заставить дать не тот ответ, что зафиксирован изначально. Хороший приём. Обычно неплохо работает с теми, кто придумывает версии на ходу, а в последствии длительных допросов забывают детали, но вполне может выбить из колеи и кристально честного человека.

Со мной подобное не прокатит, но они честно старались. Сначала пять часов опрашивали в квартире Алины, после чего еще четыре я просидел, а точнее проспал в приемной, ожидая следователя. Любого подобная волокита довела бы до точки кипения и заставила путаться в собственных показаниях. Так что я держусь, пожалуй, даже слишком хорошо для человека, обнаружившего мёртвое тело своей пациентки.

— Проверил признаки жизни. Их не было, — четко отвечаю я.

— И?

— Вызвал скорую и полицию.

— Сразу?

— Сразу. Я не склонен к панике.

Майор холодно улыбается.

— Это заметно, — сухо комментирует он.

Без иронии. Просто констатирует очевидный факт, но при этом не ищет какого-либо подвоха в отсутствии эмоциональных всплесков с моей стороны. Он отдает себе отчет с кем имеет дело, поэтому мое подчёркнуто сдержанное поведение не вызывает у него вопросов.

Взяв небольшую паузу в допросе, следователь тянется к ящику стола, достаёт металлическую пепельницу и пачку сигарет. Щёлкнув зажигалкой, прикуривает, глубоко и с наслаждением затягивается. Дым расползается по кабинету, медленно, как туман над водой. Запах табака горчит и раздражает обонятельные рецепторы, но я сохраняю невозмутимое выражение лица. Если это его способ расслабиться и прочистить мозги, то почему нет? Но в своем кабинете я бы подобного не потерпел, хотя многие пациенты пытались закурить и даже предлагали неплохие деньги за небольшое исключение из установленных правил.

Бросив на меня быстрый взгляд, Кравцов подвигает пепельницу ближе ко мне:

— Будете, профессор? — вежливо интересуется он.

— Нет, я не курю, — отрицательно качаю головой.

— Тогда, может, воды? — следователь достает из того же ящика запечатанную бутылку и протягивает мне.

— Спасибо, не откажусь, — благодарю я, откручивая крышку и делая пару небольших глотков.

Холодная жидкость стекает по пищеводу в пустой желудок, только усиливая чувство голода. На самом деле я бы не отказался от крепкого кофе. И от завтрака. А еще от горячего душа и полноценного сна в своей постели. Желательно с женой под боком.

Промелькнувшие мысли о Еве на мгновение вводят меня в эмоциональный ступор, вызывая короткий паралич лицевых нервов, но я решительно отбрасываю их прочь. Не сейчас. С ней я разберусь позже. Сначала нужно закончить здесь, не допуская деструктивных сбоев и патологических реакций.

— Вы знали, что Романова посещала некий закрытый центр с психологическим уклоном? — внезапно спрашивает майор.

Я напрягаюсь, но только внутренне. Внешне он не заметит перемены.

— Слышал, — лаконично отвечаю я, сохраняя железобетонное хладнокровие.

— От кого?

— Я консультировал нескольких клиентов, связанных с подобными структурами.

Он выпускает дым в сторону окна, задумчиво наблюдая за бьющейся о стекло мухой, которая никак не может попасть в приоткрытую щель форточки и вырваться на свободу. Я иронично ухмыляюсь про себя, представляя, сколько подозреваемых, попавших в этот кабинет, точно так же пытались улизнуть от ответственности за совершенные преступления, но единственный выход, который им предлагали — тюремная камера.

— Когда вы видели Романову живой в последний раз? — быстро прикрыв тему клуба, Кравцов переходит к следующему вопросу.

— Два дня назад.

— Где?

— В моей частной клинике. На приеме.

Зажав сигарету в зубах, Кравцов делает очередную пометку в блокноте.

— Между вами были личные отношения?

— Только профессиональные.

— Вы уверены?

— Личное — категория, неприменимая к профессиональной этике.

— Я бы не отпустил свою жену к вам на прием. — он криво усмехается, не поднимая головы. — Но боюсь, ваши услуги нам все равно не по карману.

— Мое время действительно стоит недешево, — прямо говорю я. Какой смысл отрицать очевидный факт? — Но в некоторых случаях психическое здоровье — вопрос не цены, а выживания. В какой-то мере хороший психиатр ничем не отличается от высококвалифицированного хирурга, проводящего сложные и дорогостоящие операции. Разница лишь в том, что хирург препарирует тело, а я — то, что невозможно извлечь при помощи скальпеля.

— Слава богу, ни у меня, ни у моих близких ничего извлекать не надо, — усмехается майор. — Но иногда с этой работой никаких нервов не хватает. — добавляет уже без тени иронии.

Он тушит сигарету, и пепел рассыпается по краю пепельницы, как снег по асфальту. Я замечаю, как дрожит его рука, но не от нервного напряжения, а скорее от накопленной усталости. Сколько таких допросов у него за плечами? Десятки, сотни. Каждый из них сгорает в памяти, как выкуренная сигарета. Но не этот. Этот останется.

— Вы что-то трогали на месте преступления?

— Нет, только выключил телевизор. Он работал слишком громко.

— Как считаете, кто-то мог желать Романовой зла?

— Насколько я знаю — нет.

Откинувшись назад, Кравцов кладет руки на подлокотники и буровит меня сканирующим взглядом. Я определённо ему не нравлюсь, и он бесится, что не может копнуть глубже. Мы оба прекрасно знаем, что мое имя вычеркнут из дела, как только я выйду за дверь. И тем не менее он продолжает с упорством отыгрывать свою роль до конца.

— Может, она жаловалась на угрозы или настойчивых поклонников?

— Нет, ни разу, — без запинки отвечаю я.

— Возможно, у нее были конфликты с любовником? Романова состояла в отношениях? — спрашивает Кравцов.

— На этот вопрос я не могу ответить. Любые сведения о личной жизни пациента подпадают под врачебную тайну. — невозмутимо отвечаю я. — Следствие может подать официальный запрос, и я предоставлю всё, что