Изъян - Алекс Джиллиан

рук. Оно такое горячее на ощупь, что обжигает кожу. Но я терплю. Я привыкла терпеть боль, научилась бороться со своими страхами и не поддаваться паническим атакам.

— Я не сумасшедшая, — выдыхаю я, чувствуя горький привкус на языке. Сгустившаяся серая дымка становится все плотнее, ядовитые пары забивают легкие.

— Нет, не сумасшедшая, — Илья отрицательно качает головой, накрывая мою ладонь своей — маленькой и обжигающе холодной. — Открой, — одними губами просит он.

— Ты хочешь, чтобы я открыла зеркальце?

— Да, — кивает Илья.

Его бледная кожа покрывается паутиной черных трещин, сквозь которые пробивается пламя. В глубине голубых глаз пляшет дьявольский огонь.

— Зачем? Что в нем особенного?

— Ты знаешь, — снова кивает Илья и, убрав с моих пальцев свою ладонь, дает мне свободу действий. — Открой, — повторяет он.

Пылающих кратеров на его коже становится все больше, по вьющимся волосам скачут рыжие искры. Я уже знаю, что нам осталось недолго… считанные секунды. Он скоро уйдет.

Меня обдает новой волной едкого дыма. Закашлявшись, я обвожу пальцами выбитый на крышке орнамент, повторяя зловещие контуры. Слишком знакомые, чтобы узнать их даже по прикосновениям. Замкнутый уроборос, мифический змей, кусающий себя за хвост. Вот где я впервые увидела этот символ. Мне было семь, всего семь, но уже тогда я не могла отвести от него взгляд. Этот проклятый гад словно заворожил меня.

— Открой, — настойчиво звучит голос Ильи.

Я поддеваю кончиком ногтя небольшой выступ, крышка со скрежетом поддается, и россыпь мелких осколков падает на мою ладонь, подобно крупицам от разбитой пудры.

Осколки покрупнее остались внутри. В их искаженных поверхностях, покрытых кровавыми разводами, множатся отражения одного лица. Сердце замирает, по спине проходит крупная дрожь.

Не мое.

Лицо в отражениях не мое!

Алые капли расползаются, полностью скрывая чужие черты. Те, что я видела всего несколько часов назад. На портрете в кабинете Теодора Харта.

— Виктория, — потрясено шепчу я. — Зеркальце принадлежало ей?

Илья медленно кивает. Его глаза уже почти не видны, черно-алая бездна неумолимо сжимается вокруг. Кровь фонтаном выплескивается из обуглившегося разбитого зеркала, словно из открытой раны. Густые потоки заливают мою ладонь, ручьями стекают по запястью.

Мир переворачивается, сгорая в одно мгновенье и выбрасывая меня в новый кошмар. Судорожный стон, короткий взмах ресниц, и я падаю в целое озеро крови, тону, захлебываюсь, беспомощно барахтаясь в вязкой жиже, отчаянно сражаясь за каждый вдох, за крупицу воздуха, за возможность вырваться из кровавого плена. Но чем сильнее я рвусь к поверхности, тем сильнее меня тянет вниз, алая бездна неумолимо смыкается над головой.

Образ Ильи отдаляется, тает, исчезает в клубах чёрной гари.

Я резко просыпаюсь, судорожно хватая ртом воздух. Горло сдавлено спазмом, по лицу текут слёзы, холодные, как талая вода. Мир дрожит, стены колеблются, пол кажется зыбким. Комната качается, как лодка на волнах. Одеяло сбито в ногах, ночная рубашка прилипла к телу, кожа влажная, словно я и правда только что выбралась из кровавого моря.

Я лихорадочно озираюсь, цепляясь взглядом за привычные очертания мебели, за тусклый свет прикроватных светильников, за брошенную на туалетный столик сумку, за каждую деталь, способную вернуть ощущение реальности. Но всё искажено. Тени колышутся, превращаясь в языки пламени. Стены вспыхивают, огонь подбирается ближе. Жар ударяет в лицо, едкий запах забивает ноздри, обжигая гортань.

Ужас поднимается от живота к горлу, вибрирует в каждой клетке. В ладони пульсирует режущая боль. Я рефлекторно разжимаю пальцы, и на белоснежную простыню падают раскрытые ножницы. Острые лезвия поблёскивают в полумраке, покрытые запёкшимися багровыми сгустками.

Я оглушительно кричу и в следующую секунду просыпаюсь снова. В своей кровати, в залитой солнечным светом спальне. Под мерную вибрацию будильника.

Какое-то время я не двигаюсь, прислушиваюсь к дыханию. Хриплому и тяжёлому, как после долгой пробежки. Постепенно грудь наполняется воздухом, а вместе с ним приходит волна облегчения. Кошмар уходит. Я жива. Комната реальна. Ни крови, ни огня, ни дыма вокруг. Только приветливые солнечные лучи, просачивающиеся сквозь шторы, и умиротворяющее жужжание будильника, возвращающее миру привычный ритм.

Пульс медленно выравнивается, и я заставляю себя пошевелиться. Сажусь на край кровати, провожу ладонями по лицу, стирая соль высохших слёз. В голове звенит пустота, реальные звуки постепенно вытесняют остатки кошмара. На кухне капает не до конца закрученный кран, за окном проезжает машина, где-то наверху хлопает дверь. Всё знакомо, привычно, по-настоящему.

Я поднимаюсь и босиком иду в ванную. Холодная плитка отрезвляет, прохладная вода возвращает тело к жизни. Освежающий поток обрушивается на плечи, смывая липкий морок сна. Я долго стою под душем, растирая кожу докрасна, пока дрожь в коленях не проходит, а мысли не становятся чище.

Потом вытираюсь, надеваю халат, открываю все окна на микропроветривание и иду на кухню. Переключаюсь на автопилот, совершая механические действия. Варю кофе, поджариваю хлеб, нарезаю ломтиками авокадо, открываю йогурт. Звуки и запахи утра собирают меня по частям, заставляют поверить в стабильность этого момента.

Кошмар отступает все дальше, растворяясь в суете будничных ритуалов. Я намеренно блокирую лишние мысли, не позволяя им утянуть меня в черную трясину запечатанных страхов. Завтрак ем без особого аппетита, тщательно прожёвывая каждый кусок, и даже любимый кофе кажется безвкусным и немного горчит. Включаю телевизор, просто чтобы заглушить тишину, и беру в руки телефон.

Раньше первым делом я открывала ноутбук, но теперь… кое-что изменилось. И это «кое-что» вчера разожгло во мне неистовую ярость, а сегодня осталась лишь сухая досада. За столько лет рядом с мужем меня не должны были удивлять подобные штрихи. Саша всегда был одержим моей безопасностью, и в своей маниакальной заботе не видел ничего предосудительного. Учитывая его склонность к тотальному контролю, даже странно, что квартира до сих пор не напичкана камерами и микрофонами. Значит, какие-то границы у него все-таки есть.

Кстати, убрать отслеживающую программу не составит большого труда, и я непременно передам компьютер в руки айтишников, как только попаду в офис. А разборки с мужем оставлю до его возвращения. Сейчас точно не стоит усугублять и раздувать конфликты. Тем более у нас, кажется, наметились значительные перемены в жизни, и благоразумнее сосредоточиться на них.

Открыв приватный чат на «Живых границах», я захожу в переписку с Алиной. Экран вспыхивает мягким голубоватым светом, мгновенно возвращая ощущение тревожной реальности, от которой я так тщетно пыталась отгородиться.

Три входящих сообщения ждут прочтения. Два отправлены вчера, а последнее после полуночи. Я провожу пальцем по экрану, чувствуя, как внутри что-то неприятно сжимается. Мне все еще немного неловко за вынужденный обман. Я помню, как растерялась Алина, когда Харт назвал мое настоящее имя и