Изъян - Алекс Джиллиан

вспомнить все хорошее, что когда-то между нами было. Долгие годы переписок, зарождение симпатии, первое свидание, совместный отпуск, жаркая страсть, безумная влюбленность… Но все это про меня. Про мои чувства. Что испытывал он — я никогда не узнаю. И чем дольше перебираю наше прошлое, тем яснее понимаю: всё, что казалось общим, было аккуратно подогнано под его картину мира. А мне в ней отводили роль переменной, которую держали в заданных пределах.

«Ты всегда была моим самым любимым, но и самым трудным пациентом.»

Вероятно, тогда он не лгал, и вся суть его «любви» ко мне заключена именно в этом признании.

Сделав глоток вина, внимательно осматриваю зал, ловя на себе несколько быстрых, тактично отведённых взглядов. Преимущественно — женских. Знакомая реакция и немой вопрос: что такого он в ней нашел? Не со злостью, но с тем самым ревнивым любопытством, которое обычно прячут за вежливой улыбкой.

Поверьте, это не мои фантазии, а годы наблюдений. Где бы мы не появлялись вместе, меня всегда рассматривали, как немного странный экспонат рядом с безупречным мужчиной. Здесь публика несколько иная, более деликатная, но посыл редких взглядов тот же самый.

Наверное, поэтому я не люблю появляться с ним в публичных местах, находя массу отговорок, чтобы не сопровождать его на различные мероприятия. Даже обыденный поход в ресторан или прогулка по парку — болезненный удар по самооценке.

И дело вовсе не в моих комплексах… Точнее в них, но я ведь отчетливо понимаю, что далеко не уродина и нравлюсь мужчинам. Просто из другой весовой категории.

Рядом с Сашей любой выход в свет превращается в витрину сравнения. Во мне словно ищут скрытый «секрет», и в какой-то момент начинаешь ощущать себя не женщиной, а приложением к блистательному мужу. Именно это я ненавижу.

— Ты снова загоняешься, — отложив приборы, Саша берет бокал вина и, глядя мне в глаза, делает небольшой глоток. — Для меня не существует женщины красивее тебя, Ева. Никогда не существовало.

— Ты это к чему? — внезапно раздражаюсь я.

— Хочу, чтобы ты знала и никогда не сомневалась, — поставив бокал, он снова касается моей руки, мягко поглаживая пальцы.

— Мне все равно, Саш, — порывисто высвободив ладонь, убираю ее на колено. — Сейчас не лучшее время для таких разговоров, — поясняю я, заметив, как он недовольно сощурил глаза. — Личные моменты мы обсудим после…

— После чего? — перехватывает муж.

— После того, как этот кошмар закончится, — выдыхаю я. — Лучше расскажи, какие действия ты планируешь предпринять, чтобы вычислить убийцу?

— Он проявится сам, — уверенно отвечает Александр.

— Полтора года не проявлялся, а тут вдруг…

— Не вдруг, — вновь перебивает он. — Оставь решение этой проблемы мне.

— Не могу, — вспыхиваю я. — Он, черт возьми, прислал мне сообщение.

— Не стоило привлекать его внимание.

— То есть я еще и виновата?

— Нет, — категорично отрезает муж. — Знаешь, я могу понять, почему ты тайком сунулась в это расследование. Мне неясно другое — что ты собиралась делать дальше?

— То же, что и Ника. Собрать информацию, устроить общественный резонанс.

— Как именно? Ты не журналист и не блогер, — скептически замечает Александр.

— У меня есть переписка с Алиной и мои записи. Я передам копии в редакцию, где работала Ника, и на горячую линию правозащитников. Анонимно выложу на «Живых границах». Семьи жертв свяжу с общественными приёмными. Этого достаточно, чтобы поднять шум.

— Переписка и твои домыслы? Ты всерьёз?

— Для резонанса этого достаточно. Ты сам знаешь, как быстро система реагирует, когда тема выходит в публичное поле.

— Публичность спугнет убийцу, — жёстче произносит Саша. — Он уйдёт в тень.

— Молчание уже стоило четырёх жизней, — настаиваю я. — Выбор не между «тихо» и «громко», а между «сейчас» и «когда будет поздно».

Он окидывает меня долгим оценивающим взглядом, тянется за бокалом, осушая его в два глотка.

— Очень глупый план, Ева, — ледяным тоном резюмирует Александр, заставив меня вспыхнуть от обиды и возмущения.

— Предложи умный, — с негодованием парирую я.

— Уже предложил. Не вмешивайся и наслаждайся отпуском.

— Смеешься надо мной? — разъяренно шиплю.

— Нет, говорю на полном серьезе, — бескомпромиссно заявляет он.

Я впиваюсь пальцами в собственные колени, до боли в скулах стискивая зубы. Часть меня и рада бы переложить решение проблемы на мужа. По привычке. Довериться его опыту и связям, но другая часть отчаянно сопротивляется категоричному указанию на «место». Место безвольной и бесхребетной марионетки.

— Ты будешь держать меня в курсе дела, — стиснув зубы, выдвигаю свои условия.

— Не обещаю.

— Саша! — повышаю голос и резко осекаюсь, заметив, что привлекла к нашему столику всеобщее внимание.

— Ты ничего не съела, — мягким тоном замечает муж, кивая на мои нетронутые тарелки. — Мы не выйдем из ресторана, пока ты не съешь все, что я заказал.

— Так затолкай в меня силой! — в сердцах выкрикиваю я.

— Прекрати так себя вести, — не повышая голоса, сдержанно требует он. Требует, мать его!

— Как? Это ты ведешь себя, как гребаный тиран.

— Потому что забочусь о тебе?

— Иди к черту со своей заботой, — понизив тон, яростно шепчу я. — Мне ничего больше от тебя не нужно. Ты меня не заставишь. Ни жрать эту еду, ни слушать твои дурацкие отповеди, ни любить тебя. Все закончилось, Саш. Представь себе, такое бывает, даже если не вступаешь ни в какие тупые программы — я переболела и вылечила свой изъян. Смирись, что мой новый путь никак не связан с тобой. Спасибо твоему бесконечному вранью и этой чудовищной ситуации за то, что я наконец осознала… Ты — единственный источник моей боли, которую, уж прости, я не собираюсь принимать.

Александр откидывается назад, сжимая правую руку в кулак. По застывшему лицу бежит рябь, скулы напрягаются, взгляд холодный и острый, как осколок стекла. В глубине черных глаз проскакивают недоверие и растерянность, не вызывающие у меня ничего, кроме злорадного удовлетворения.

Не разрывая зрительного контакта, Саша разводит руками, давая мне иллюзорную свободу действий. Разумеется, я этим воспользуюсь.

Вскочив из-за стола, почти бегом лечу к выходу. Дверь выплёвывает меня в ослепительный жар. Первым делом оборачиваюсь. На пороге никого. Муж остался внутри и, похоже, не собирается меня преследовать. Пропустив сквозь себя легкую волну облегчения, я сворачиваю к аллее.

Несусь вперед, не различая дороги. Жаркий августовский день пропитан запахами хвои и цветущих растений. От нагретого асфальта поднимается марево, солнце бьёт в глаза, отражаясь от стеклянных фасадов.

Я ускоряюсь, дыхание быстрое и прерывистое, как после долгого бега по лестнице. Поворачиваю за угол и врезаюсь в чье-то твердое тело.

— Осторожнее, Ева, — произносит бархатистый голос Харта.

Вот черт, из огня да в полымя.

Придержав меня за плечи,