Вороньи сказы. Книга первая - Юлия Деулина

– Ну уж если огоньки зачаровывать научишь – это я у тебя всему выучусь, пожалуй!

Посмотрел на меня, улыбнулся. Но вижу, что намёк-то уловил.

– Не всему! Ещё я песню знаю, которая двери в Дрёму открывает, но этому учиться долго, сразу не выйдет.

– Да ну, в Дрёму? Там только сны людские гуляют, и не каждый колдун туда даже заглянуть может, а ты говоришь – дверь!

А он знай, улыбается, мол, вот такой уж я.

Про Дрёму мне страсть как интересно стало, но и про огоньки узнать хотела.

– Эх, давай уж про огоньки. Жалко их, бедных. Если встречу где в болоте или в лесу много, буду знать, как к дорогам вывести.

И стал он меня мелодии этой учить. Я несколько дней старалась, пока вышло! Он когда первый-то раз заиграл, к нам скоро огонёчек красный из леса приплыл по туману, будто ладья рийнская, качаясь. Мы его потом к дороге вывели, оставили Мориву ждать. А мелодия эта до того тревожная, кажется, что и твоя душенька за ней плыть хочет. Вот это-то сложней всего было – играешь, а на тебя тоска такая накатывает, и ноет в груди. Насилу справилась я с этим чувством. Но, думаю, часто такое играть либо привыкнешь, либо умом тронешься. Сама огоньки звать стала – отзывались! Ещё я некоторых из леса вывела, не очень-то нечисти пугаясь. С Наведаром рядом казалось, что и кощей не пристанет, а лють какую и вообще самим охотить можно.

В общем, научилась я мелодию эту ладно играть, а Наведар мне говорит:

– Есть ещё одна. Чтоб души живых звать. Покажу тебе, ты только не пугайся, я осторожно.

Я пока решала, что сказать (и жутковато мне стало, и любопытно, ну как всегда у меня), он уж и играть начал. Я-то думала та мелодия тоскливая да тянущая. А вот нет! Будто руку кто ледяную мне в грудь опустил, рядом с сердцем заскрёб… А потом в глазах потемнело, так меня дёрнуло! И вижу уже, Наведар меня на руках держит – только со стороны вижу, будто путник какой случайный. Лежу я, глаза закрыты, бледная – ну чисто нава. Только будто бы дышу… На руки гляжу – на те, что при мне, а не у тела моего – а они полупрозрачные и дымные такие, как туман с болота. И вся я такая дымная. А в груди огонёчек горит белый с голубым ободком. Тут я перепугалась уж не на шутку – морокой меня сделал!

– Не бойся, Врана, вот тело твоё, когда захочешь – ты в него опустись – и вновь человеком будешь. Оно не скоро без души помрёт, будет лежать как в непробудном сне… Ах, какая душенька у тебя необычная, красивая! Не видел я таких. Дай, полюбуюсь…

Я со страхом тогда не сразу справилась. Но как справилась, стала я парить над землёю, со всех сторон себя разглядывать – как есть, морока. Душа заблудившаяся. А Наведар на пенёчке сидит, тело моё держит – осторожно так, бережно и на огонёчек глядит, а я отблеск его в глазах Наведара вижу… В общем, перепугалась опять, толком морокой и не побыла, только подумала, что хочу обратно в тело своё, к нему поплыла, опускаться стала. Огонёчек груди живой коснулся, и всё на место встало, и вот лежу я уже на руках у Наведара, холодею.

– Вот так можно из человека душу вызвать.

Говорит и целует меня в лоб, в щеки, в губы! Глаза прикрыл, лицо блаженное. Мне бы заклятием его каким приложить, а из головы все слова тут же пропали, и дёрнуться не могу, сил никаких. Зажмурилась, начала лопотать слова обережные, а они сыплются, как листья осенние, крошатся. Вдалеке чумка закричала надрывно, и вороны взвились в небо, закружили, загалдели.

Думала, что всю-всю жизнь из меня выпьет Наведар, но чувствую —отпускает. Только проморгалась – никого нет вокруг, а я лежу на мхе в траве, и рядом моя свирелька валяется. Лицо горит, а тело холодеет, будто к кольям ледяным, что в Тёмновом царстве, прислонилась. А в груди стонет, томится душенька.

Больше я Наведара не позову, Светл видит, не позову. До сих пор душа болит, кошмары снятся и тоска такая накатывает, хоть волком вой. Получается, цена такая за знания колдовские, что не каждому ведомы. Что же дальше на моём пути случится? Хорошо хоть, первый снег начался, зиму отдохну без научения.

Как девушка Весна Князю Омутов сердце отдала

Поселилась я у Василёны и Лета. Мальчишки их давненько уж дома не жили, все в княжьей дружине, а единственная дочь по большой любви с бродячим лютым ушла. Вот так и вышло, что места в избе много, а всё пустое. Хорошие они люди оказались, а меня приняли, как доченьку родную, от платы отказывались, я уж еле умолила чуточку лунек с меня взять.

Дни зимние долгие. Я бы, наверно, на стену полезла, если б не Василёна. Хоть и думала, что наученья с меня хватит пока, а скоро захотелось ну хоть чего-нибудь, хоть крупицу. Котов зарисовала, шерсти с них начесала, когти собрала. За снегом ходила – высматривала на полотне белом, может, хоть домового какого следы. К далёкому вою прислушивалась, пыталась угадать – лешка или волк.

Дед Лет из дерева стругал ложки да миски, а баба Василёна вышивала. Ну а когда руки заняты, языку так и охота поплясать. И оказалось, что Василёна интересное всякое знает, да ненашенское. Родом она была с деревеньки на границе с Пристепским княжеством. Рассказала, что не смогла больше там жить, пошла лучшей доли искать, вот Лета и нашла. А всё из-за истории, что с нею в детстве приключилась. Такой сказ баяла, что кошмары мои ещё жутче стали. Может, Наведар веселился, а, может, виною то, что я Князя Омутов разозлила, камень для подношений его разломав. Зато про Князя самого я много чего сызнала, записываю вот.

(Далее словами Василёны).

Деревенька моя – от городов далеко, на самой границе, с болотом большим рядом. Цеховые лютые не очень-то расторопятся, если что, да и бродячие редко бывают, а нечисти много. Кому её выводить? Вот и повелось издревле у всех деревень, что на границе болот, Князю Омутов подарочки носить, подношения. Задобрить его, чтоб и нечисть поумерил, и руда болотная чтоб богаче шла. Больше всего Князь,