Дом в степи - Сакен Жунусов

А поле все зеленело, и ростки, едва появившись, стали быстро, будто молодая осока, набирать рост и силу.

В том же году, в это, примерно, время, мы и с Лизой сошлись. После смерти матери дом совсем осиротел,- ведь что за дом без женщины? Ну, придут когда соседки, постирают, уберут,- все это не то. Дому нужна настоящая хозяйка... А с другой стороны, смотри, что получается: где мне взять невесту в ауле? Хоть меня и любили, и уважали, но девку отдать за меня никто не соглашался. Чужой человек, другой веры. Уж на что Султан пользовался у всех авторитетом, а и тот ничего не мог поделать. «Хороший, говорят, он парень, но - русский...» Вот и пришлось мне брать жену со стороны, дочь одного переселенца, осевшего в Шарбак-Куле. Правда, там я долго порога не обивал. Мы с Лизой как- то сразу друг другу понравились, и дело было сделано скоро и без всяких там...

И вот женился я, и сразу в моем доме будто просветлело. Ребятишки сытые, умытые, одетые, скачут, как жеребята. Пошла жизнь! Видно, правду говорят старые люди, что женись не на богатой, а на ловкой. А Лизу, как я уж потом узнал, отец школил и спуску не давал. Суровый был мужчина мой тесть и человек обстоятельный... Не помню уж на который день, но он приехал к нам погостить, и мы с Султаном повели его на поле. «Смотрите, дескать...» Иван Максимович долго ходил по полю, глядел на пшеницу и только крякал. Что-то не нравилось старику, и мы с Султаном в толк не могли взять: что такое? А выходит, что я, хоть и русский, а ни черта в хлебопашцы не гожусь.

- Вы только посмотрите,- принялся за нас Иван Максимович.- Вот тут вы по залежи сеяли, а тут по целине. Так кто же так поднимает свежую землю? Кто это пахал? Руки ему оторвать надо. Комья-то почему не разборонили?.. А тут... смотрите, смотрите. То густо, то редко. Эх вы! И цветник развели. Вот эти

желтые цветы - их к чертовой матери надо? Это ж сорняк, они хлебу метают. Или вы цветы собираетесь молотить, а не пшеницу?

Долго еще отчитывал нас старик, мы слушали и на ус мотали. А потом он отошел маленько и подобрел.

- Хорошая, говорит, земля тут, были бы руки. Вот вы,- коров тут замучили, людей без молока оставили, а что получилось?.. Давайте-ка так: завтра же соберите всех баб, ребятню всю и пусть они прополют как следует. Эти цветочки можете себе на голову надеть, а тут не оставляйте. Вот увидите, как пшеница сразу у вас пойдет...

Два раза нам говорить не надо было. На другой же день, все, кто держался на ногах, вышли в поле. Даже старый Жусуп притащился.

Женщины только на ребятишек покрикивают:

- Эй, чего остановился? Давай, давай. Да не топчи, смотри!

- Ты под ноги смотри, а не крутись. Куда ты уставился? Это хлеб у тебя под ногами, а не трава для коровы...

Какому-то ребятенку затрещина перепала, и он залился на всю степь.

- Тетушка,- заступился Султан,- за что вы его? Ведь маленький же еще. Хорошо, что пришел с вами...

- Головы у него нет, вот за что!- кричит мать, а ребенок уж слезами умылся и присмирел у Султана под рукой.- Сколько раз ему, дураку, говорила, ничего не понимает. Смотри!- и показывает несколько пшеничных стебельков, которые парнишка вырвал вместе с травой.

Что тут ей скажешь? Бедные люди всю жизнь жили впроголодь, а тут вдруг появилась надежда. Так они над этим пшеничным клочком аж тряслись все, как над собственным гнездом...

Иван Максимович оказался прав - после прополки пшеница у нас сильно пошла в рост и к осени вымахала по грудь коню. И литое такое зерно, тяжелое. А тут

как раз дожди утихли, жара настала, и пшеница золотиться начала, желтеть и сваливаться от тяжести на сторону. Все поле полегло, будто куга на болоте.

Ребятишки вокруг поля так целыми днями и торчали. Не то что скотину какую,- воробьев камнями гоняли. А в том году сусликов что-то у нас развелось,- ну прямо кишмя кишели. Так ребятня натаскает ведрами воды, наставит капканы и давай заливать норы. Наловили их бог знает сколько... Словом, осень была уже вот - рукой достать, и каждый ждет, не дождется дня, когда можно начинать уборку.

Я опять съездил к Ивану Максимовичу и позвал его, чтобы он приехал, подучил нас - что и к чему. Никто же никогда серпа в руках не держал! Согласился старик, а на другой день после его приезда суховей задул - ну прямо как из печки. Иван Максимович походил, посмотрел и говорит, что хлеб сохнет и скоро осыпаться начнет. Надо приступать.

Назавтра решили выходить, а вечером у Султана собрались. Старый Жусуп заставил барана заколоть, самого что ни есть жирного - в жертву, чтоб все было благополучно. И вот весь вечер и даже чуть ли не ночь напролет просидели мы у Султана, ожидая утра. Мы сюда серпы приволокли, и тесть показывал как с ними управляться, потом какие-то случаи рассказывал. Хохотали, помню, даже песни пели.

Перед самым утром, когда все разошлись, Иван Максимович говорит мне:

- Ну, ветер сегодня - прямо какой-то шальной. Не помню я что-то такого... Счастье ваше, если уцелеет хлеб.

- Ничего,- пробормотал я, а у самого что-то заскребло на душе. «Неужели, думаю... Ведь какие-то часы остались!»

Спать я в ту ночь не спал, а так, задремал вполглаза. Не до сна что-то было.

И вот странное дело. Был я когда-то вором, причинял людям горе и немало порой горя, но никогда до

той ночи не думал я и не знал, что человек может настолько быть жестоким. Это даже мне, вору, удивительно стало.

Проснулся я от испуга. Ночь жаркая, и окна, двери в доме настежь. Я вскочил и ничего не могу понять. Крик, плач, куда-то бегут. Выскочил и я. Бабы бегут, ребятишки. Небо все в огне и к огню этому с криком, как верблюды, несутся раздетые люди. Словно обезумели все, я, как сообразил, окостенел весь.

Горел хлеб. Подбежали мы, бросились тушить. Да только что сделаешь? Огонь выше человека полыхает, а мы, как вскочили, так и прибежали ни с чем. Ну, сорвали что на ком было: кто рубашку, кто чапан.