Дом в степи - Сакен Жунусов

Халил, старик нехотя поднялся, спустил с кровати ноги и долго, мрачно смотрел на тупые носки сапог. Он не решался окликнуть сына.

В конце концов старик достал из кармана рожок с табаком, постукал о подошву сапога и зычно крикнул в кухню:

- Эй, где моя плевательница?

Мелкий, тщательно перетертый табак неслышно высыпался из рожка на ладонь. Старик захватил огромную щепоть и ловким движением заправил за губу. Примял языком, сплюнул и только после этого позвал сына:

- Ну, как базар? Как поторговал?

«Поторговал...» Халилу вспомнились ядовитые старики на базаре, их насмешки, и он нахмурился. «Провалилась бы эта торговля!»- подумал он, но, взглянув на грузного, мрачного отца, сдержался и не произнес ни слова.

Подождав ответа, Карасай тяжело съехал с высокой кровати и направился к большому сундуку, стоявшему в простенке под окном. Мелодично звякнул замок, крышка сундука поднялась, показав множество металлических зубов. Халилу, наблюдавшему за отцом, показалось, что это зубастый зверь лениво раскрыл свою страшную пасть. Засунув руку, Карасай достал еще один сундук, поменьше, окованный желтой медью. Сундучок блестел, как игрушечный, и всякий раз, когда отец вытаскивал его, Халилу казалось, что из него должны появиться какие-то необычные сказочные вещи. Так было с детства, и сундук постоянно манил Халила, скрывая в себе что-то загадочное. Однако теперь появление отцовской кубышки всякий раз напоминало о гибели старшего брата. Страшная нелепая смерть Жалила почему-то связывалась вот с этим игрушечным, но потерявшим всякую загадочность сундучком.

Пока отец возился с замком, Халил вынул из кармана горсть смятых десятирублевок и бросил на стол. Карасай крякнул и, поплевав на пальцы, стал терпеливо и завороженно разглаживать и складывать. Когда деньги были разобраны и сложены аккуратной стопкой, старик не спеша пересчитал, что-то быстро прикинув в уме и вскинул на сына заблестевшие глаза.

- Где остальные?

Халил молчал, и огромное родимое пятно на отцовском лице стало наливаться кровью.

- Я спрашиваю, где остальные?

- Все здесь,- тихо ответил Халил.

- Что-о? Да ты в своем уме!

- Матери чаю купил. Ребятишкам яблок.

- Яблок... Я тебя разве за этим посылал?

- Сейчас тепло, отец. Чтоб не испортилось, пришлось отдать по дешевке.

- Ты что тут болтаешь?- грозно поднялся Карасай.- Ты не мясо по дешевке отдал, ты меня дешево продал! Слышишь? Этого только мне не хватало! Чтоб еще ты меня объедал! Вон отсюда! Катись со двора! Сгинь с моих глаз!

Старая Жамиш, с тревогой слушавшая весь разговор, поспешила на помощь сыну.

- Да ладно тебе. Он же еще ребенок. Откуда ему знать, как торговать?

- Не вмешивайся!- взорвался Карасай, пнув ногой плевательницу. Консервная банка, гремя, пролетела через комнату и ударилась в стенку.- Тебя кто сюда просил? Ты чего суешься куда не надо? Ребенок... Нашла ребеночка! Борода уж растет, а ума так и не нажил... Это все ты, твое воспитание. Носишься с ним, как гусыня. У людей вон посмотришь - не дети, а загляденье. А тут... Зажрались, жиром заплыли! Масло уж изо рта течет. Посмотрел бы я на вас, что бы вы стали делать, если бы не я...

- Ладно, ладно,- не утерпела Жамиш,- только ты и кормишь всех нас.

Такая дерзость обычно безответной жены окончательно вывела Карасая из себя. Он вскочил и схватил висевшую у двери плеть.

- Ты чего это... Ты чего это разболталась? А?

Сжимая в руке рукоять камчи, Карасай медленно двинулся к жене. Жамиш заплакала и спряталась за спину сына. Халил оказался грудь в грудь с рассерженным отцом. Они стояли друг против друга, Халил чувствовал за спиной испуганную мать. Он смело глянул в гневные глаза подступившего отца.

Вздымая грудь, Карасай презрительно смотрел на взбунтовавшегося сына, ломая его вызывающий взгляд. Тоненький, с блестящими глазами и загоревшимися щеками, Халил сейчас поразительно походил на мать, на когда-то бойкую, неутомимую Жамиш. Щелкнув плетью по сапогу, Карасай отступил, обрушив на голову сына поток бранных, оскорбительных слов.

- С жиру перебесились... Правду говорят, что от парня, который пошел в мать, добра не жди. Кто у нее путный в родне? Да никого. И ты таким же будешь, такое же... Это я тебе как отец говорю. И сгинь с моих глаз! Чтоб не видеть тебя и не слышать.

Халил с матерью выскользнули за дверь, оставив Карасая одного. Гнев еще долго бушевал в груди старика, и, не зная, на ком сорвать злость, он походил, потопал по горнице, потом пальцем выгреб из-за губы слипшийся комок табаку и в сердцах швырнул в притворенную дверь на кухню. Но это не принесло желанного облегчения. Тогда Карасай плюхнулся на измятую постель и задумался, сжав руками виски.

Затихло все в доме и, казалось, вымерло. В тяжелой угнетающей тишине Карасаю было лишь слышно, как бьются в окна крупные капли дождя. Стекло большой висячей лампы давно закоптилось, и оттого в комнате стало еще сумрачней и тоскливей. Старик вздыхал, ворочался и скрипел кроватью.

В кухне Жамиш вынула из кипящего казана сварившееся мясо, положила на большое деревянное блюдо. Хорошо изучив за годы совместной жизни характер мужа, она привыкла к его неукротимым вспышкам и теперь тихо, чтоб не слышно было, выговаривала надувшемуся сыну:

- Сынок, это же родной отец. Разве можно на него обижаться? Ведь он же только о вас заботится,- лишь бы вывести вас в люди. Из-за этого-то он и скандалит со всеми. Ну, а сегодня... Ведь его тоже понять надо. После смерти Жалила на наш дом беда за бедой. Словно нарочно. Еще хорошо, что он нашел этих проклятых овец. А не нашел бы - всех бы волки задрали. Вот он и сердится. А что тебя он ругает, так ты не обращай внимания. Он же добра тебе хочет, чтобы ты скорее на ноги становился. Кто же не любит родное-то дите?

Поворачивая над огнем сохнущие брюки, Халил почти не слушал, что говорила ему мать. Перед глазами его так и стоял разбушевавшийся отец с плетью в руке. Жаркий огонь пылающих кизяков обвевал сумрачное лицо задумавшегося Халила.

Наступил час ужина, все молча уселись за стол. Карасай достал острый нож, быстро и ловко порезал на блюде дымящееся мясо. Не глядя на Жамиш, буркнул:

- А остальные где? Сквозь землю провалились?

Жамиш, остужая в деревянной чашке горячую сурпу, охотно откликнулась:

- Да где все? У Акбопе голова болит, спать легла. Дети уже спят. Я им