Изъян - Алекс Джиллиан

Боже… я действительно смотрю в темно-серые глаза Теодора Харта, остановившегося в двух шагах от меня. Мой аналитический ум сбоит от обилия нестыкующихся фактов, отказываясь искать хоть какую-то логику в происходящем. Да и откуда ей взяться, если я до сегодняшнего дня была уверена, что Харт живет и работает в Лондоне.

И тем не менее он здесь…

— Тео, познакомься, это Вита, — жизнерадостным голосом представляет меня Алина. — Она мой гость и приехала, чтобы осмотреться и…

— Здравствуй, Ева, — не дав ей договорить, низким бархатистым тоном произносит Харт.

Краем глаза замечаю, как Алина замирает, устремляя на меня вопросительный взгляд:

— Не поняла…

Мужчина делает шаг вперед, протягивая ладонь для приветствия. Уголки красиво вылепленных губ дергаются в теплой улыбке. Я не двигаюсь, слишком ошеломлённая самим фактом его присутствия. Харт понятливо опускает ладонь, но я успеваю заметить блеснувшие на его запястье "Ролекс". Мой муж носит часы той же марки, проносится в голове, и эта деталь только усиливает головокружение.

— Мы с Евой давно знакомы, — поясняет Теодор.

Алина удивлённо моргает, её безмятежная улыбка сползает, уступая место напряжённому недоумению.

— Так и знала, что про имя ты мне соврала, — ухмыляется она.

— Наверняка у Евы на то были веские причины, — невозмутимо резюмирует Харт. — И она мне о них обязательно расскажет, когда мы останемся наедине.

Он слегка наклоняет голову, и Алина мгновенно понимает намёк. На её лице мелькает тень разочарования, но она быстро натягивает прежнюю приветливую маску.

— Конечно, Тео, — сдержанно отвечает. — Я подожду Ви… Еву снаружи.

— Благодарю, — Харт дарит ей ободряющую улыбку, и Алина, словно под гипнозом, послушно разворачивается и быстрым шагом направляется к выходу.

Я остаюсь один на один с человеком, которого до сих пор считала фигурой из прошлого, почти легендой. Легендой, которая внезапно обрела лицо и голос. Я же свой голос резко потеряла, но меня, черт возьми, можно понять.

— Я понимаю, что ты в шоке, — словно прочитав мои мысли, вкрадчиво произносит Харт. Волоски на моем затылке встают дыбом от того, как знакомо звучат интонации его голоса. — Не знаешь, что сказать, и как реагировать на происходящее. Подозреваешь всех вокруг в непонятной игре. И, возможно, считаешь, что попала сюда не случайно, и отчасти права. Но прежде, чем делать выводы и записывать меня в злодеи, я прошу, чтобы ты дала мне возможность все тебе объяснить, — он делает выразительную паузу, пристально изучая стремительно сменяющиеся на моем лице эмоции.

Растерянность, недоверие, страх, смущение — уверена, Харт с легкостью подмечает и фиксирует каждую. Может быть, не так виртуозно, как это делает Александр, который знает каждую мою слабость, но и этого достаточно, чтобы почувствовать себя обнажённой. Мой муж, безусловно, очень многое перенял у своего опекуна, но при этом никогда… никогда не упоминал его имя с благоволением, с которым обычно говорят о человеке, достойном подражания.

— Я не имею никакого морального права записывать вас в злодеи, — хрипло выдавливаю пересохшим горлом.

Дар речи наконец возвращается, но это стоит мне немыслимых усилий. Я сбита с толку, растеряна и потрясена этой внезапной встречей, а он совершенно не выглядит удивленным. То, как спокойно и сдержанно Харт отреагировал на мое присутствие, является очевидным подтверждением моих худших опасений.

— Я слишком многим вам обязана, и до настоящего момента у меня не было возможности поблагодарить…

— Ева, помогать людям, оказавшимся на краю, — это не заслуга, а выбор. — мягко перебивает он. — Я посвятил этому жизнь. И не ради благодарности. Я отлично знаю, что ищет каждый, кто переступает этот порог. Они приходят не за утешением, а за правдой и смелостью взглянуть этой правде в лицо.

— Я пришла сюда за другим… — пытаюсь возразить, но он слегка приподнимает руку, призывая меня к молчанию. И что самое поразительное, я покорно затыкаюсь.

— Все так говорят. Никто не готов сразу признать, что нуждается в помощи, в проводнике, который возьмет за руку и проведет над пропастью, — его голос буквально журчит, обволакивая меня мягкой глубиной, но в то же время в нем чувствуется стальной каркас.

Это не парализующее гипнотическое влияние, как в случае с Сашей, но что-то очень близкое. Если Александр использует свою мощную харизму, как способ подавления собеседника, то Харт применяет более мягкий и щадящий подход, не стремясь замкнуть фокус внимания на себе. Тем не менее я с жадностью впитываю каждое его слово.

— Вы дали понять, что я оказалась здесь не случайно, — сглотнув застрявший в горле комок, я стараюсь заставить свой разум функционировать в привычном рациональном режиме. — Можно об этом подробнее? Что вы имели в виду?

— Давай обойдёмся без условностей, — Харт растягивает губы в обаятельной улыбке. — Обращайся ко мне на ты и по имени. Тео — вполне достаточно. Мы все-таки родственники.

— Хорошо, — натянуто отзываюсь я. — Тогда объясни, почему только сейчас узнаю, что мой родственник живет не в Лондоне, как заверял меня муж, а в Москве?

— Это не мое решение, — не поменявшись в лице, невозмутимо отвечает он. — Александр вышел из того возраста, когда я мог навязывать ему свое мнение. Он взрослый, самостоятельный человек и вправе поступать так, как считает нужным.

— Это не ответ, — резко возражаю я.

— Другого у меня нет, — пожимает плечами Харт. — Я думаю, что ты сама понимаешь причину, по которой Александр так поступил.

— Это как-то связано с его прошлым?

— Не совсем. Скорее с настоящим, где, по его мнению, нет места никому, кроме вас двоих. И раз вы столько лет вместе, то тебя устраивает подобный уклад отношений. — в его голосе нет упрека или осуждения, лишь констатация факта, что невольно подкупает.

И он абсолютно прав, как и Ника, в свое время заявившая, что Саша — патологический собственник и допускает в нашу жизнь только избранных. Так почему же Теодор Харт, его опекун и единственный близкий родственник, не попал в это число?

— Саша знает, что я здесь? — спрашиваю в лоб.

— Разумеется нет, — уверенно отвечает Харт. — Но я должен признаться, что посодействовал его внезапному отъезду.

— Зачем? — я интуитивно отступаю назад, лихорадочно пытаясь осмыслить его слова.

— Он бы не одобрил твое решение прийти сюда.

— Саша тоже член клуба? — вырывается резонный вопрос.

— Нет, Ева, он не член клуба, — все тем же непоколебимым тоном отрицает Харт.

Я какое-то время молча пялюсь на него, ожидая дальнейших пояснений, но он не спешит что-либо объяснять.

— А мой отец? — набравшись смелости, продолжаю допрос. — Он проходил здесь реабилитацию?

Харт окидывает меня задумчивым взглядом, словно