Дом в степи - Сакен Жунусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Господи, какие у тебя жесткие волосы,- бормотала задыхаясь Агашка, и руки ее тоже не знали покоя.- И сам весь твердый... Ка-кой ты...
Никакая сила не заставила бы теперь Карасая выпустить из своих рук обмирающую на его коленях женщину. Но вот Агашка ловким каким-то неуловимо быстрым движением выскользнула из его тисков.
- Постой, я переоденусь. Ты не смотри,- и сорвала со спинки кровати просторный цветастый халат.- А, впрочем, как хочешь. Чего уж теперь скрывать...
И теряющий рассудок Карасай представил вдруг, что перед ним сверкнула прелестница райского сада, о каких поется в тягучих томных песнях старины...
На самом рассвете задремавшая было Жамиш снова вскочила от истошного воя кошек, затевающих свои любовные игры. Она боялась как бы не проснулись от испуга дети. Кошачьи вопли слышали и в пристройке, где жила квартирантка, но там не было никакого испуга, потому что никому из двоих не удалось в эту ночь сомкнуть глаз.
Частые задержки Карасая не остались незамеченными, и скоро Жамиш своими глазами увидела, где это старик пропадает по ночам. Случайное открытие было последней каплей, переполнившей ее терпение. Гордость Жамиш страдала, однако она не бросила мужу ни слова упрека и всю боль, все унижение пережила наедине с собой.
Карасай был в поселке, когда она собрала свои пожитки в маленький чемоданчик, положила в коржун немного вяленого мяса и лепешек. Покидая дом, Жамиш достала свою лучшую, много лет сберегаемую одежду: белую шелковую шаль, черный бархатный камзол и зеленый чапан, украшенный, по обычаю, серебряными застежками.
Разминуться с мужем ей не удалось,- Карасай прибежал зачем-то домой и в воротах столкнулся с печальной, но разодетой по-праздничному женой.
- Куда это тебя?- грубо спросил он, подозрительно оглядывая пышную одежду Жамиш и особенно чемодан и мешок в ее руках.
- Куда же мне еще? На той тороплюсь,- невесело усмехнулась Жамиш, чувствуя, как горечь многих обид поднимается в ее душе. Сколько страданий вынесла она за всю свою жизнь от этого человека! Опустив поклажу на землю, Жамиш выпрямилась и, может быть, впервые за время совместной жизни прямо и остро
взглянула в забегавшие глаза мужа. Она была как молодая сегодня,- высокая, прямая, со светлым прояснившимся лицом.
- Мало ты попил из меня крови за тридцать лет, я все терпела! Никто никогда не знал, что только ты вытворял: ни из соседей никто, ни из домашних... И дети как росли,- ты хоть видел их, хоть о чем-нибудь позаботился? Все тут у меня копилось. Но теперь довольно! Люди хоть к старости набираются ума, ну не ума, так совести, а у тебя, я гляжу... Уж седина в бороде, а каким был, таким и остался! Правду, видно, говорят, что не одно лицо у тебя черное, а и душа. Все нутро!.. Что ты только думаешь о своей голове.
На языке у ней так и вертелось имя бесстыжей квартирантки, но поминать ее Жамиш не стала,- не позволяла гордость.
- Ты что это несешь?- напустился на жену Карасай.- Смотри, разболталась... Кормишь вас, кормишь...
Он осмелел, надеясь, что Жамиш не знает самого главного.
- Опять ты о своем кормлении!- воскликнула она.- Одна у тебя забота... А подумал бы, чем это ты меня ублажал? Всю жизнь экономили, недоедали, все берегли и складывали. А ты теперь... Да падаль я у тебя ела, падаль, что собаки даже не станут...
- Ну так ступай туда, где лучше!- вышел из себя Карасай.- Посмотрю я, где ты найдешь...
- А вот уж это не твоя забота. Но предупреждаю: Халила и Акбопе не тронь. Ты и их в грязь втопчешь. Я их заберу потом, места нам на земле хватит.
- Бери, бери,- забирай всех! Все уходите!- разбушевался старик, толкая жену из ворот.- Чтоб духу вашего не было!
Жамиш скинула его руку и подняла коржун с чемоданом. Карасай крикнул вдогонку:
- А постель-то чего оставила?
Оставь себе, может, подавишься. От тебя мне ни одной ниточки не надо. Слава богу, что от самого избавилась!
Не оглядываясь, не прибавляя шага, она медленно пошла по дорожке к роще. Внуки, игравшие неподалеку, увидели ее и с плачем бросились к ней, подбежали, вцепились в подол. Жамиш присела, утерла и расцеловала их перепачканные рожицы.
Играйте, играйте, жеребята мои. Я скоро вернусь.
Слезы навернулись ей на глаза, и старушка поднялась, чтоб ребятишки ничего не заметили.
Провожая жену глазами, Карасай долго стоял и о чем- то мучительно соображал. Внимание его привлек коржун в руках Жамиш. Вдруг что-то толкнуло его в сердце, он сорвался с места и побежал во двор. Дома он бросился к сундуку, раскрыл его и нырнул на самое дно, разрывая уложенные хорьковые, енотовые и лисьи шубы. Глаза защипало от едкого крепкого запаха нафталина, но старик не успокоился до тех пор, пока не добрался до заветного сундучка, окованного желтой медью. Сундук оказался не тронутым, и Карасай перевел дух, унимая колотящееся сердце.
Он посидел, успокоился, но сознание опасности уж не отпускало его. Мысли старика метались, глаза, прикрытые темными набрякшими веками, перебегали из угла в угол. Он прижал к груди кубышку и осторожным шагом направился из дома. В сарае, темном и пустом, он прошел в дальний угол и взял лопату. Там, куда падал крохотный луч света через дыру в крыше, Карасай стал копать. Земля был мягкой, влажной и хорошо поддавалась, но старик торопился и скоро вспотел. Он сбросил рубаху. Сильно пахло сырой, тронутой прелью землей, давно не знавшей солнца. Вырыв яму, он, прежде чем похоронить сундучок не удержался и открыл его. Вид тугих, плотно сложенных одна к другой пачек смягчил его взгляд. Сердце забилось ровнее, и Карасай тихо крепко закрыл сундучок. Новый
плотный мешок был припасен заранее, старик бережно завернул кубышку и осторожно, словно больного малого ребенка с неокрепшей шейкой поднял на руки...
Квартирантка, давно уже наблюдавшая из коровника за хозяином, увидела, что старик, тряся дряблым отвислым животом, принялся утаптывать заваленную яму, усмехнулась и неслышно проскользнула к себе домой. Когда Карасай, заправляя рубаху, показался из сарая, она выглянула, встретилась с ним глазами и стыдливо, словно молоденькая невестка, потупилась. Старик крякнул
