Дом в степи - Сакен Жунусов

Жаныл, гляжу, совсем разум потеряла. Сидит на полу и дерет ногтями лицо, в кровь разодрала. И причитает. А против нее за столом сидят приехавшие из района Косиманов и Карабет. Да, да, Карабет. Он тогда в финансовый отдел устроился, налоговым агентом... У Косиманова привычка была - куда бы он ни приехал, куда бы ни зашел, везде проходит в передний угол и, расположившись как дома, кладет на стол винтовку, начинает ее разбирать. Разбирает и платочком протирает каждую часть. Так и теперь - Жаныл причитает - волосы встают дыбом, а он как ни в чем не бывало сидит себе и чистит, чистит, начищает. Когда мы вбежали, он даже головы не поднял.

- Люди добрые,- плачет вдова,- посудите сами. Раз приехали - корову увели. Другой раз - трех овец с ягнятами. Одна-единственная коза осталась, чтоб ребенка кормить. Так теперь они и козу хотят увести...

Народ мнется у дверей, вздыхает.

- Ужас, ужас...

- Что делается!

Тут Косиманов завозился, голову поднял и удивился, будто только что заметил всех нас.

- О, набежали. Для вас здесь что - голову приготовили? А ну проваливай! Кого не видели? Меня? Так я к вам еще зайду. Готовьте угощенье. А теперь пошли, пошли отсюда!

Люди боязливо стали отступать, никто слова не скажет. Страшно все-таки: начальство!

Не вытерпела, как всегда, Райхан.

- Товарищ Косиманов, неужели вы не знаете положения дел в нашем колхозе? Все, что можно было взять, уже забрали. Ни в одном дворе не осталось ни копыта! Чего вы добиваетесь? Почему вы не поставите обо всем в известность районное начальство?

Косиманов загляделся на девушку, глаза его замаслились.

- Бикеш, о чем вы говорите? Даже странно слышать... Ну добро бы кто другой! Вы же повторяете снова контры. Уж что-то, а этот-то аул я знаю, как свои пять пальцев. Здесь еще много скота припрятано,- точно, точно. Но Косиманова не проведешь. Я даже из-под земли достану!

Страшные слова он сказал, страшный человек. Бедная вдова, как сидела с разодранным в кровь лицом, так и рванулась к нему.

- На!- разорвала на груди платье.- На, бери! Режь с меня мясо, больше у меня ничего нету!

И в лицо ему, в самые глаза лезет желтой высохшей грудью. Совсем лишился разума человек. Старики, что

у двери стояли, прикрылись руками, отвернулись. Но Косиманов и бровью не повел.

- Говори спасибо, что козой отделалась. Но учти - за тобой еще три пуда мяса. Хоть землю рой, а мясо это достань. Да она нам, кажется, еще двадцать фунтов шерсти должна?- спросил он у Карабета.

На Жаныл стало жутко смотреть. Едва только сказал это Косиманов, она вдруг расхохоталась, так и залилась каким-то сумасшедшим смехом.

- Что, что ты затыкать будешь моей шерстью? На голову свою плешивую приладишь?

Вскочила, никто и двинуться не уснул, как она сорвала с Косиманова фуражку. И все хохочет, ломается в поясе, пальцами на него показывает. В крови вся, изодранная - жутко!

Косиманов за винтовку схватился.

- Ну подожди! Не я буду, если только не насидишься у меня за решеткой!

Сцепились они. Но тут уж народ опомнился, бросились разнимать:

- Да ты в уме! Отпусти его...

- Тащите, тащите...

- Бедная, бедная. До чего довели!

- Товарищ Косиманов!- неожиданно раздался звонкий голос Райхан.- Как вам не стыдно? Поднимать на женщину руку... Вы что, забыли - теперь не старое время.

Это было словно отрезвление. Остановились все, затихли. Райхан стояла у стены с горящими глазами. Косиманов опустил руки. И мы развели их, утихомирили, разошлись по домам от греха подальше.

Но история эта не прошла бесследно. После того, как из дома Жаныл уполномоченные убрались не солоно хлебавши, их больше не пустили ни в один двор. Никто с ними не спорил, не толкал в грудь,- просто заперли от них ворота, и все. Лопнуло терпение у народа...

Вечером того же дня перепуганный Косиманов созвал колхозное собрание. О чем там кричалось,

пересказывать долго, но всех поразил Карабет. Он вылез вперед и развернул широкую, словно подстилку для намаза, ведомость.

- Вот,- сказал он, потрясая бумагой,- здесь все записано. Колхоз «Жана Талап» рассчитался с налогами лишь на одну треть. На одну треть! А вы навалились на этого человека из милиции. Он что - себе в карман кладет ваше мясо? Или наживается на этом? У него приказ. И приказ самого Голощекина: «Ни одного копыта задолженности,- и без всяких разговоров!»

Зачесались у наших затылки. Неужели и в самом деле такие налоги спускаются с самого верха? Как же жить- то дольше?

Смотрим - наш аульный Шалтик тянет руку. «Ну,- насторожились,- что-то скажет...»

Человек он был сухонький, рыжий и совсем без бороды. Знали его как любителя поговорить, болтун из болтунов. Заведется, бывало, и жужжит, жужжит, будто надоедливая муха,- нудно так, чуть в сон не кидает. Но должностью своей аульного гордился и надувался от спеси. Как-то застал его буран в дороге и он, чтоб переждать, завернул в аул Кандыбай. А тот аул, надо знать, был самый скупой в округе. Другого такого не найдешь. И вот стучит Шалтик во все по порядку дома,- никто не открывает. Кому охота принимать нежданного гостя, готовить угощение? Так ему никто и не открыл. Тогда Шалтик озлился, достал свою печать и давай тискать на каждом окне. «Дескать, вот вам, вот, вот!..» Будто клеймо ставил своей печатью. С тех пор о нем только и разговоров, как о придурковатом. Оно, видимо, и на самом деле так...

Поднял, значит, аульный руку и разрешенье получил. Встал и залился, затряс от усердия своей высохшей в кулачок головенкой.

- Товарищи, что мы делаем? Государство выделило нам скот, подарило землю, сделало нас равными и свободными. Оно отобрало у баев все и отдало нам.

А мы как его отблагодарили? Или забыли старое?.. Раз государство просит мясо - надо дать, раз масло просит - тоже дать. А иначе как же? Я, например, для своего правительства души не пожалею, если надо будет - от себя кусок отрежу!.. И я сейчас заявляю: тот, кто уклоняется от уплаты налогов,- контра. Им не должно быть пощады, никакой пощады! Почему вы им сочувствуете? Как это назвать?

- А вот так!- крикнула с места Райхан.- Вы здесь только болтаете да народ запугиваете. Ищете того, чего у нас давно нет. Кому это нужно?