Фернандо Магеллан. Том 1 - Игорь Валерьевич Ноздрин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Главный канонир «Консепсьона» Ганс Варг, всеми уважаемый человек, по прозвищу Маэстре Ане (Мастер Ганс), обходил орудия, проверял крепление талей. После мессы у него появлялось желание поговорить на божественные темы, особенно после сытной трапезы, когда доставал из мешка длинную тонкую трубочку, дымил зловонным зельем. Священники просили пушкаря уйти подальше, но Мастер Ганс возражал: «Черти боятся табака, как ладана. Если капелланы не верят, могут попробовать закурить». Моряки чихали, кашляли, разгоняли нечистую силу. Дьяволы упорно сопротивлялись, скапливались в голове, разрывали ее болью, либо в желудке вызывали тошноту. Сторонников борьбы с чертями посредством табака у канонира на «Консепсьоне» не нашлось, как и желающих обсуждать догматы католической Церкви.
Единственным слушателем был глухой от рождения старший матрос Хуан Родригес. Обделенный вниманием, Глухой привязался к канониру. Между ними завязалась странная дружба: с немотою одного и многословием другого. Хуан внимательно следил за речью Ганса, будто понимал смысл монологов. Канонир не сомневался, что Господь наставит немого на праведный путь, сделает протестантом.
Иногда к друзьям присоединялся смуглый черноглазый юнга Педро де Чиндарса из Бермео, жадный до запретных знаний.
– Когда Мартин Лютер написал правила, открыл глаза миру на творимые священниками Папы беззакония, только слепые и глухие не пожелали заметить истины, – ворчал канонир. – Они поклоняются расписным доскам, курят перед ними благовония, а кто видал Деву Марию? Какой она была? В каждой церкви – свое изображение. Попробуй, разберись, где Богоматерь, а где распутницы? У нас Дева – черная, на «Виктории» – блондинка. Может, они молятся на Магдалину? У той златые власы сводили мужчин с ума. Как молиться на грешную проститутку? Какой пример она дает молодым? Выходит, в молодости позволено грешить, а в старости надо подумать о праведности? Нельзя почитать иконы, писанные человеком с неизвестных лиц, – попыхивая трубкой, делал вывод Мастер Ганс. Глухой чувствовал, что наступило время соглашаться, одобрительно кивал головой, крупной и грубой, как его фигура. Смышленый парнишка молчал в ожидании крамолы. Канонир проверял натяжку строп, крепивших орудия к скобам на косяке бортов, пробовал упругость сковавших лафеты талей, подбивал ногой клинья под колесами.
– Бог в каждом из нас. Во мне, в тебе, – касался красной рукой с рыжими волосами плеча подростка, – в Хуане. Зачем нам посредники в общении с Господом – ангелы, пророки, церковники? Они не спасут нас на Страшном суде. Только вера дает человеку надежду— Мастер Ганс сел на лафет, снял вязаную шапочку, подставил круглую голову лысеющей макушкой к солнцу, сложил трубочкой тонкие розовые губы, затянулся дымком. Канонир довольно зажмурил белесые глазки, прислушался, как табак внутри борется с демонами, удовлетворенно выдохнул. Полные отвислые щечки округлились яблоками. Здоровенный немой скривил нос, отмахнул лапищей сизый дымок. – У нас в Германии, – неторопливо продолжал оружейник, – прихожане сами выбирают пастора, чтобы читал Евангелие и Апостольские послания, совершал богослужения. Наши священники не являются посредниками в общении с Богом, не требуют разорительных даров. Папа строит дворцы, украшает палаты картинами, а мы – храмы Иисусу Христу. Так, где пребывает Господь: в роскоши и разврате или в сердце человеческом?
– В сердце! – без колебаний отвечает Педро. – Отец Антоний с «Тринидада» тоже ругал жадность доминиканцев.
– Отец Антоний – хороший человек, – согласился канонир и призвал в свидетели Хуана. Глухой старался понять причину спора, важно кивал головой, поворачивался то к одному, то к другому— Но капеллан заблудился в дебрях учености, – решил Мастер Ганс— Пустая голова запоминает Библию на всю жизнь, каждую страницу, каждое слово, а умная забита дюжинами книг. Мысли в ней перемешиваются, расползаются по уголкам, возникают сомнения, пропадает твердость в убеждениях. Отсюда до отступничества недалеко… – поучал немец, кусал пожелтевшими крепкими зубами костяной мундштук, сплевывал слюну за борт.
Канонир многозначительно замолчал, дал представить юнге мрачное будущее францисканца. Хуан обнял подростка, затерявшегося у него под мышкой, поднял толстый заскорузлый палец в сторону немца и, подтверждая пророчество, утвердительно протянул: «м-м…».
– Постой, Хуан, – высвободился Педро. – Нотариус Санчо де Эредья учит меня грамоте, говорит, будто знания рождают истинную веру.
– Ты считаешь меня необразованным и глупым? – нахмурился канонир.
Глухой утвердительно кивнул.
– Нет, нет… – поправился юнга.
– Я читал священные книги, – похвалился Мастер Ганс, – могу поспорить с любым капелланом!
– Не надо, – возразил Педро и на всякий случай отступил на шаг, – а то де ла Рейна опять побьет вас палкой. Он грозился утопить еретиков.
– Не дотянется… Господь покарает его за спесь и скудоумие. «Не судите, да не судимы будете, – наставительно произнес он, – ибо каким судом судите, таким же будете судимы; какою мерой мерите, такою и вам отмерят», – победно закончил немец.
Юнга не осмелился усомниться в Божьем благоразумии. Если Глухой замечал раздражение канонира, то хватал парня за шиворот, давал затрещины. Хуан для Ганса был львом святого Августина, первым слушателем проповедей богослова и пугалом для язычников. Друзья посидели молча, насладились покоем и хорошей погодой. Мастер Ганс докурил трубку, поковырял в ней гвоздем, сунул в болтавшийся у пояса мешочек. Он получил удовольствие от своей мудрости и красноречия, пора приниматься за дела. Немец позвал младших канониров, велел исправить замеченные упущения. Пятнадцатилетнему юнге доставалось больше всех. Даже в свободное от вахты время его гоняли то за тем, то за другим. Педро прятался в трюме за мешками или присоединялся к Глухому, не дававшему приятеля в обиду.
* * *
В маленькой каюте под декой корабля разместились кормчий Его Высочества, Жуан Лопиш Карвальо, с сыном и вольнонаемный баск Хуан Себастьян Элькано, прозванный просто – Элькано. В узкой каморке помещались две кровати с сундуками под ними да пара полок с навигационными приборами. Над низкой дверью повесили черный крест. Между деревянными лежанками на полу краснел толстый ворсистый ковер, служивший постелью сыну Карвальо. Днем каюту освещало оконце с неровными мутноватыми стеклами, словно по ним текла вода, ночью – прибитый к стене фонарь, с тонким фитилем и герметичной банкой под масло. Коричневые просмоленные стены хранили сумрак. Со средины ковра долговязый Карвальо дотягивался руками до обеих стен каюты. На тесноту не жаловались, штурманам «Консепсьона» повезло. Офицеры на «Сант-Яго» жили в матросском кубрике.
Элькано лежал на кровати в желтой свободной рубахе и наблюдал, как Карвальо учил сына арифметике. Влетавший в окно ветер шевелил темные волосы баска, задувал прохладу под полотно сорочки.
– Одна, две, три, четыре, – Карвальо передавал сыну медные
