Горничная немого дома - Ольга Сурмина

- Да.

- И как давно?

- Я тут пару месяцев работаю, формально, все это время. Может и еще раньше, но это уже не мое дело.

- Его соблазняли? Или он сам?!

- Нет, никто не соблазнял.

- То есть все сам... сам... предатель! — Рявкнула девушка и мотнула головой. – С кем... или сразу со всеми, ответь!

- Только с одной, во всяком случае сейчас. — Ее лицо оставалось непроницаемым.

Печальные, серые глаза смотрели сквозь дом, куда-то далеко. Если б она лежала, можно было бы подумать, что служанка мертва.

- Кто это? — Прошептала Эмили самый страшный для себя вопрос.

- Вы точно хотите это знать?

- Я за этим и начала расспрос, черт тебя дери! Кто она?!

- Это я. — Тихо сказала Сальровел, отворачиваясь в другую сторону.

- Ты? — У девушки, казалось, перехватило дыхание. - Не ври мне, это невозможно!

Не в его вкусе такие... такие странные, болезненные, бледные... у него хороший вкус, а это значит точно не на тебя! — На лице гостьи появилась нервная улыбка.

Казалось, она была готова рассмеяться на всю округу, и тут же разрыдаться следом. — Ты страшная!!! Ты -— зомби, у тебя глаза как у больных! И у него встало вот на такое убожество?!

- Мне все равно, кто в его вкусе, а кто нет. Я всего лишь ответила на ваш вопрос. —Служанка даже не повела бровью, только слегка прищурилась.

- Поразительно... Ты не смущаешься, не краснеешь, не отводишь глаза. Но это невозможно, не может быть правдой, нет! — Она схватилась за уши и зажмурилась.

— Нет, нет, нет! Не может быть! — Закусив губу, Эмили выпрямилась. - Я хочу, чтобы твой брат умер, будь ты проклята. Ты разрушала мое счастье. Твой брат, и ты вместе с ним. Горите в аду. Сволочи.

- А было ли? Это счастье. — Сказала одними губами горничная и прикрыла веки, а после развернулась, и медленно пошла назад, в дом.

- Стой! — Завопила ее старая собеседница, и вновь мотнула головой. — Ненавижу тебя. От всего сердца, но... ты. Ты хотя бы любишь его?

- Лимит вопросов иссяк. До свидания. — Она безэмоционально зашла назад в поместье, прикрыв за собой дверь, и оставив гостью на улице, размышлять о сказанном.

Эмили тряслась от злобы и унижения, сглатывала слезы, осматривала сад, деревья... ветер расчесывал ее волосы, сушил влагу на разгоряченном лице.

Ярость и отчаяние пылали в женском теле, ведь он... променял ее на служанку, мало того, жуткую, по ее мнению, мерзкую, совсем непривлекательную, странную.

Страшно было считать ее своей соперницей. Что он в ней нашел, что? Белая кожа, светлые глаза, мягкие волосы, нежная кожа... зияющие, глубокие синяки, неадекватный взгляд, порывистые движения, походка манекена. И такой у него вкус? Девушка недовольно сморщилась и закусила губу. О ее характере она ничего не знала, и не хотела знать, ведь вообще стоило забыть этого человека... и теперь как можно скорее.

В комнате, постель которой была расправлена и холодна, теперь гулял ветер.

Хозяин раскрыл окна, и ушел, остальное было возложено на плечи хрупких служанок. Убрать, постирать, заправить... усталая «зеленая» недовольно открыла комнату гостевой, и... застыла на месте. Ей не нужно было объяснять, что тут было, и насколько недавно. Девушка раскрыла глаза и широко ухмыльнулась, ее сознание уже рисовало картины, в которых ее шеф раздевает, и кидает на кровать... кого? Свою девушку? Или же коллегу Бель?.. Посмеявшись себе под нос, она подошла ближе и стала расправлять смятое одеяло.

«Синяя» шла вверх по лестнице, до крови закусывая нижнюю губу. Один из самых неприятных диалогов в ее жизни состоялся, второй был тогда, когда ее же работодатель впервые предложил ей стать на колени. Ее вообще не должно было быть здесь, но жизнь — удивительное событие, в ходе которого могли произойти самые неожиданные приятности и неприятности. Собственный голос звучал у нее в голове, где она обещала, что ее брат выйдет из дверей больницы здоровым и счастливым.

Легкие порывы сносили лепестки последних цветов. Уже мало какие растения готовились к цветению, напротив, природа медленно увядала, хотя этого еще особо, никто не замечал. Молчание птиц, и лишь лай собак доносился откуда-то далеко, их было слышно только благодаря разреженному воздуху.

Низкое атмосферное давление сказывалось и на людях: многие чувствовали легкое недомогание, слабость, усталость, а Нона так и вовсе никак не могла отдышаться.

Странный кашель все чаще подкатывал к горлу, а симптомы простуды все не приходили, что было одновременно и приятным, и пугающим явлением. Девушка отгоняла от себя мысли, что может быть больна чем-то еще помимо хронической усталости и легкой железодефицитной анемии, которая проявляла себя примерно раз в год. Вроде бы у нее на что-то была аллергия, но она редко чувствовала ее симптомы, и даже могла забыть, каких вещей ей стоит избегать. Скорее всего, это просто аллергия, только пока не ясно, на что. Покачав головой, служанка поймала себя на мысли, мол, стоит, все-таки, любую работу делать в перчатках, и замечать, когда кашель учащается. Быть может и вправду аллергия на, скажем, домашнюю пыль, или одно из моющих средств.

Покинула ли гостья дом? Или все еще собирает вещи? Так или иначе, Сальровел больше не хотела спускаться вниз. День неумолимо приближался к ночи, темнота, словно болезнь распространялась по всем закоулкам крупного поместья, поглощала всех живущих там людей. Чем левее маленькая стрелка часов, тем тише становилось, и так вплоть до ночи, пока пространство не захватило полное отсутствие звуков.

Сглотнув нервенный ком, она потрясла головой, и уже в третий, или четвертый раз подумала, что скоро сама начет оставлять шифровальные записки и загадки, настолько сильно ее угнетало происходящее. Глубоко внутри она завидовала Полианне, ведь не имела возможности просто взять и бросить все. Уйти, не оборачиваясь, ведь тяжелый груз обязательств и ответственности буквально приковал ее к этому дому. Или, если быть честной, к его самодовольному хозяину.

Но только ли это? С ужасом, «синяя» медленно осознавала наличие третьей, тонкой, почти неосязаемой цепи. А если бы сейчас, вот прямо сейчас ее братик выздоровел, она оставила бы все и ушла? Ушла бы?

Горничная прикрыла глаза и задумалась. Да. Тотчас, немедля, не задерживаясь. И, более, не вспоминала бы никогда. Вот только далее появляется еще один щекотливый, не менее грустный для нее