Наставница Эйнштейна. Как Эмми Нётер изобрела современную физику - Ли Филлипс

степеней, присужденных женщинам-ученым в США[281]. Однако перспективы трудоустройства для этих обладательниц докторской степени были ненамного лучше, чем в Германии. Брин-Мор оставался одним из немногих учебных заведений, в которых женщины могли преподавать и заниматься исследованиями в соответствии со своей квалификацией.

Из переписки ясно, что впервые Нётер узнала о существовании колледжа Брин-Мор, когда ей сообщили, что для нее там нашлось место. Еще находясь в Гёттингене, она писала в сентябре 1933 года своему другу и товарищу по исследовательской работе Ричарду Брауэру: «Брин-Мор – колледж для женщин, но там преподает Говард Хоукс Митчелл и другие ученые; кроме того, Веблен написал мне, что колледж расположен так близко к Принстону, что, как они надеются, я стану туда часто приезжать»[282].

Колледж быстро достиг в области математики успехов, несоизмеримых с его размером. Когда в 1900 году, после того как в США стали активнее заниматься математическими исследованиями, начали выходить Труды Американского математического общества (Transactions of the American Mathematical Society), Брин-Мор значился на титульной странице журнала наряду с Гарвардом, Йелем, Принстоном и другими учебными заведениями, участвовавшими в его подготовке[283]. Одна из основательниц Брин-Мора, профессор Шарлотт Ангас Скотт станет всемирно известным математиком. Она стала вице-президентом Американского математического общества и упомянута в первом издании книги Джеймса Маккина Кеттела «Американские ученые мужи [sic!]» (American men of science). Поэтому, хотя Нётер ничего и не знала о Брин-Море, когда прибыла туда в 1933-м, эта маленькая школа уже полвека, со времен своего основания, имела неожиданно большое влияние на математическое сообщество.

У колледжа Брин-Мор были также некоторые исторические связи с Гёттингеном. Его первая докторантка, прибывшая в Брин-Мор в год его основания, некоторое время училась в Гёттингене[284]. Первые профессора Брин-Мора составляли учебный план, опираясь на ряд текстов и современных им исследовательских статей, в том числе труды Клейна, а также отца Эмми Нётер и научного руководителя ее диссертации. Еще одна докторантка Брин-Мора провела в Гёттингенском университете 1984–1985 годы. Анна Пелл Уилер, ставшая влиятельным американским математиком и главой математического отделения Брин-Мор, училась там у Давида Гильберта. Уилер возглавляла математиков Брин-Мора, когда туда прибыла Нётер. Дочь Клейна также изучала в Брин-Море математику и физику[285].

Связи с Гёттингеном не были полностью случайны. Даже до того, как Нётер сделала себе имя в этом почтенном немецком университете, он пользовался репутацией заведения, по меньшей мере, чуть более благосклонного к женщинам и студентам всех рас и национальностей, чем прочие. Это было особенно верно в отношении Института математики – благодаря эгалитаризму Клейна и Гильберта. По сути, на рубеже XIX и XX веков примерно половина наиболее активных американских исследовательниц-математиков находили возможность некоторое время поучиться в Гёттингене[286].

Превосходная математическая репутация Брин-Мора сохраняется и по сей день. В 2012 году Американское математическое общество присудило этому колледжу седьмую ежегодную награду «за образцовую образовательную программу или достижения отделения математики». При оглашении победителя Общество в цветистых выражениях описывало, как Нётер очутилась в легендарном женском колледже: «Отделение математики колледжа Брин-Мор издавна вдохновляло женщин на профессиональные занятия математикой и в целом обеспечивало им обстановку, в которой они могли бы с блеском ею заниматься. Именно Брин-Мор Эмми Нётер избрала своим новым домом, когда в 1933 году ей пришлось оставить свое место в Германии – выбор, показывающий, какую роль сыграло отделение в те нелегкие дни»[287].

Разумеется, Нётер ничего не знала о Брин-Море до того, как для нее подобрали этот колледж. И несмотря на то, что обернулось кратким, но радостным опытом работы в американском колледже, будь у нее выбор, она, без сомнения, предпочла бы попасть вместе со своими товарищами в Принстонский университет или Институт перспективных исследований.

На собрании совета Брин-Мора по случаю начала академического 1933 года ректор колледжа Марион Парк сообщила о прибытии знаменитой иностранной гостьи, которая должна была войти в число преподавателей:

Вчера я узнала, что нам предстоит принять в высшей степени выдающуюся иностранную гостью <…> доктора Эмми Нётер, профессора математического факультета Гёттингенского университета. Доктор Нётер – самая известная из европейских женщин-математиков, и в Гёттингене у нее было больше студентов, чем у кого бы то ни было еще на отделении. <…> Насколько я понимаю, доктор Нётер говорит по-английски недостаточно хорошо для того, чтобы сразу же вести семинары, но она сможет консультировать докторанток, а позднее, полагаю, прочитать курс лекций. <…> Я также рада, что колледж может оказать гостеприимство столь выдающейся женщине, а студентки, изучающие математику, извлечь пользу из занятий с блестящей преподавательницей[288].

Когда приблизительно в начале ноября Нётер наконец прибыла в Брин-Мор, представительницы приглашающей стороны с облегчением поняли, что хотя она говорила по-английски и не бегло, но лучше, чем они ожидали.

Хотя Нётер могла успешно коммуницировать, были темы, обсуждать которые ей все же было трудно, и ректор Парк с тактом отнеслась к этому аспекту ее ситуации. У Нётер были родственники и друзья, которые продолжали жить под властью нацистов, и она все еще надеялась, что однажды вернется в Германию. В то время весь масштаб разворачивавшихся под властью нацистов ужасов не был широко известен, и нельзя было догадаться о том, какое впереди чудовищное будущее. Ради собственной – и других людей – безопасности Нётер не могла рассуждать о политике.

Очевидно, что администрация Брин-Мора была счастлива заполучить в штат ученого такой широкой международной известности. Обнаружив, что Нётер вполне способна изъясняться по-английски, они немедленно начали выставлять ее напоказ[289]. Они организовали ее лекцию, на которую пригласили математиков из всевозможных окрестных учебных заведений.

Первые впечатления Нётер об обитателях ее нового дома кажутся характерными для европейки. В одном из писем, написанных вскоре после прибытия, сказано: «Все люди здесь очень услужливы и от природы дружелюбны, что весьма приятно, даже если эти чувства не слишком глубоки. Постоянно приходят какие-то приглашения»[290].

Колледж быстро организовал стипендию имени Эмми Нётер, чтобы помочь исследовательницам приехать в Брин-Мор и поработать с новым профессором. По свидетельству ученицы Нётер Маргерит Лер, эту стипендию получали три научных сотрудницы[291].

Несомненно, в Брин-Море Нётер была счастлива, но Германия продолжала оставаться для нее домом. Это не давало ей покоя. Она все еще думала о том, чтобы вернуться к жизни и работе в своей родной стране. Хотя антисемитизм веками был присущ большинству европейских стран, она, как многие беглецы из Европы и сторонние наблюдатели, полагала, что сложившееся беспрецедентное положение вещей аномально, что знаменитое немецкое почтение к учености вновь возьмет верх и временно набравшая силу волна бандитизма схлынет[292].

Поездка домой летом после первого неполного года, проведенного в Брин-Море, явила ей истину. Хотя Нётер провела там семинар и с удовольствием встретилась с некоторыми учеными, кое-кто