Фуга - Елена Владимировна Ядренцева

ее отдал, раз уж вы умудрились восстановить ее в своей памяти, но вот в моей ее не существует. Хотите, пойдем в зал, посмотрите сами.

Женщина в черном помотала головой:

— Такая девочка. Со стремлением к справедливости.

Что-то мелькнуло в голове и тут же исчезло.

— А у вас не осталось этого вашего… снадобья, проясняющего память?

Вот же засада! Рысь позабыл даже, что давал его мастеру. Зачем?

— Вы попытайтесь вспомнить, это срочно.

Еще бы этим троим не было срочно. Ввалились, как к себе домой, заладили — где Щепка, где… Мэр обнаружила банку с консервированными ананасовыми дольками и поедала их, цепляя вилкой. «О, господи. Уйти, что ль, дальше спать?»

— Ладно, — сказала женщина в черном, — так уж и быть, айда в этот ваш зал. Я Лана, кстати. И учила вот его.

«Чему учили?» — чуть было не спросил Рысь, но сдержался. На задворках сознания нарисовалась эта же Лана, но с хлыстом, и Рысь поспешно затолкал ее подальше. Господи боже мой! Мастер казался младше, чем обычно, и даже бросил на Рысь недоуменный взгляд. Что, тоже ничего не понимаете? Вот так-то. В этих своих бандурах, в смысле туфлях, Лана была чуть выше него ростом, и Рысь упорно мысленно пририсовывал ей указку.

— А вы здесь один главный? — спросила Лана, пока они поднимались по лестнице. Мэр с сожалением оставила банку с ананасами — пообещала ей вернуться.

— Ага, — сказал Рысь, — и еще жена моя, но отвечаю я. Дом на мне.

— Вы хотите сказать, дом и есть вы?

Рысь кивнул. Тун, тун, тун, тун — стучали по полу туфли Ланы и так же колотилось его сердце.

— Тихо, — сказала Лана раздраженно.

— Вы это кому? — буркнул Рысь. Лана смерила его взглядом, но не ответила.

Люди в зале вовсю причесывались, и парни тырили расчески у девчонок, просто чтобы послушать, как те визжат. Лана замерла на пороге, едва заметно нахмурившись.

— У вас всегда по утрам вот так?

— Нет, что вы, — сказал Рысь, — бывает хуже.

Мэр за его спиной фыркнула:

— Уж расческами-то детей снабдить могли бы. Что же вы, мастер, недоглядели?

— Никогда не бывал тут по утрам.

— А вот скажите, познавательное зрелище?

Какая-то девушка мчалась по залу, перепрыгивая через редких спящих.

— Я тебе сейчас эту расческу знаешь куда засуну! — крикнула и чуть не врезалась в мастера. Затормозила. — Ой, здрасте, мастер. Он украл мою расческу.

— Здравствуйте, — сказал мастер, переступил через кого-то, лежавшего у самого порога, и вошел.

Лана вертела головой, и ее короткие, каким-то гелем смазанные волосы слегка подпрыгивали: вверх, и вниз, и вверх, и вниз.

— Кто-то похожий на меня, — объяснила вполголоса, — как бы это сказать. С тяжелым взглядом.

— А, — сказал Рысь, — вы решили выбрать нового? Александр, иди сюда.

Александр подошел, и не один, а с Леди. Уже в рубашке, в пиджаке, с тетрадью под мышкой.

— Здравствуйте, — сказал Александр. Леди присела. На Рысь она подчеркнуто не смотрела — это когда они успели поругаться?

Рысь вспомнил было какую-то тошнотворную опасность, постоянную, а не разовую, такую муторную, — но не рассмотрел, потому что опять заговорила Лана:

— Где твой браслет, дитя?

— Откуда вы знаете?

— У меня тоже была вещица вроде браслета.

— Браслет у Ксении, — сказала Леди.

— А где Ксения?

Так их процессия увеличилась еще на двоих. Где Ксения, Рысь понятия не имел: с нее станется заночевать и в городе с очередной несчастной жертвой чар, а потом день, два ползти до Приюта, потому что после грез сознание еще сильнее путается.

Лана тем временем продолжала хотеть странного:

— Еще ваша жена…

— Моя жена что?

— Нужна, чтоб вытащить мою дочь.

— Да откуда вытащить?..

Роуз они нашли в душевой перед зеркалом. Дверь была на замке, что означало — там красились девушки и очень увлеклись.

— Э, блин, откройте!

Рысь постучал в дверь кулаком — раз, два, три…

— Ну хорош уже!

Вообще-то Рысь любил поорать — пар выпускаешь. Но не под взглядами женщины в черном, мастера, Александра и вон мэра. Ну и Леди туда же, хотя эта-то давным-давно поставила на нем крест, даже не очень жалко.

Дверь не открывали, и он пнул ее пару раз. Наладился в третий, но тут ему все-таки открыли.

— Кому приспичило? — недовольно спросила Асенька. На голове у нее был тюрбан из полотенца, руки тонкие, загорелые, как и всегда. — Там, говорят, мастер пришел. А, это ты.

— Здравствуйте, — сказал мастер, бочком протискиваясь в это царство туши, пудры, теней и огуречных масок. — Я да, пришел. Нам бы увидеть Роуз.

Господи боже мой. Если когда-нибудь Рыси понадобится освободить умывальник, он просто попросит мастера заглянуть туда. Девушки сбежали, роняя шлепки, куски мыла и косметички.

— Мы же не в душ вломились, — сказала мэр, пожимая плечами, — тоже мне. М-м-м, а запах, а запах! Абрикосовое мыло, да?

Пол, конечно, забрызгали водой, и туфли Ланы моментально покрылись пеной. Вода плескалась вокруг ее платформ, как море вокруг каких-нибудь развалившихся древних колонн.

Роуз не обернулась. Единственная осталась стоять у зеркала, когда все остальные выскочили — кто с визгом, кто с шипением, а одна даже с укором: «Стыдно, мастер!» Платья короткие им носить не стыдно, виснуть на мастере не стыдно, а в полотенце их увидят — всё, позор?..

Роуз красила ресницы. Делала одно движение кистью — и застывала.

— Не могу, — объяснила она Рыси, когда тот подошел к ней ближе, — очень трудно. Все расслаивается.

— Какие слои? — спросила Лана быстро, и, не будь она женщиной, Рысь бы ей врезал, потому что Роуз вздрогнула. И обернулась, так и не выпустив из руки кисточку для туши. — Ты обороняться собираешься? Вот этим? Ну изрисуй меня всю, только расскажи.

Роуз фыркнула, мотнула головой:

— Извините, почудилось. На одном слое…

От таких разговоров у нее болела голова, Рысь это точно знал и потому беззвучно выругался. Можно же побыть вежливым, недолго только. Если бы Роуз не хотела — не ответила бы.

— На одном слое была девочка. На другом — нет.

— Вот я надеялась, что кто-то из вас сохранит рассудок.

Кто бы там ни была эта Щепка, если Лана и вправду ее мать, Рысь ей не завидовал.

— …силою принесенной тобою жертвы, силою нанесенной нами раны мы призываем тебя. Силою неотмытой крови, силою незабытых истин. Силою ветра, страха, города зовем тебя.

Голос был мамин. Только что именно читала мама, Джо никак не могла понять. Мама часто читала вслух — книги, газетные статьи, студенческие работы по правильности речи и старинному слогу. А сейчас мама говорила нараспев, но такой книжки Джо не помнила. И где она?

Мама помолчала — минуту, две. Потом проговорила:

— Силою осознания вины зову тебя одна.

И тут Джо вздрогнула. Неясно, что произошло, но что-то ужасное. Она ушла из дома мастера, промчалась по ночному городу, а потом…

Джо распахнула глаза. Потом она пришла в Приют. Сказала Белому:

— Возьми меня, не трогай остальных. Я во всем виновата. Я расшатывала. Возьми меня. Плачу за всех.

— Ты не выдержишь, — сказал Белый. — Уверена? Вероятность выживания души — ноль целых восемь десятых процента.

Если б Джо еще помнила, что это — процент. Ноль целых — это мало. Ну и ладно.

— Ну и ладно, — Джо хотела сказать это сердитым тоном, но под конец шмыгнула носом и все испортила, — бери меня. Вы же хотели с самого начала. И перестань мучить моих друзей.

— Да я бы и так перестал, — сказал Белый, — возможно. Но уж если ты пришла…

Они встретились в душевой. Белый сидел на полу на восточный манер, скрестив ноги. Перебирал в руках: браслет (то ли Леди, то ли Ксении), сережки Роуз, ручку Александра, кулон (вроде бы тоже Ксении — Джо не помнила).

— Вот эти штучки, — сказал Белый ласково, — вот мои маленькие. И ты пятая.

— Как скажешь.

— Еще