Фуга - Елена Владимировна Ядренцева

— Понятия не имею.

В душевой ночью темно, холодно и промозгло. Лампочки светят еле-еле. Окон нет. В глазах у Белого как будто отблески лунного света, хотя откуда бы ему тут взяться. Вдруг показалось, что Белый похож на Рысь: смотрит так же серьезно и насмешливо. Как старший брат. Фу. Идиотские сравнения.

— А я и есть в каком-то смысле отражение Рыси, — сказал Белый, будто прочел ее мысли, — я то, чем бы он стал, когда устал. Не боишься? — спросил. — Иди сюда.

Сначала Джо чувствовала руки на плечах — обычные, человеческие руки, хоть и прохладные.

— Вот так это и было, — сказал Белый, — так и было. Меня убили в начале зимы. Прости, ничего личного. Ты же даже не сделаешься такой, как я, просто рассеешься.

— Ну и ладно.

— Боевая девочка, храбрая девочка…

Он потрепал ее по волосам, и Джо заплакала. Ну и ладно, никто не увидит. «Ну и ладно», — говорила она маме. «Ну и пожалуйста», — школе. «Ну и ладно», — Рыси, который ничего не объяснил, просто отправил к мастеру, как дуру. И — «ну и ладно» — мастеру, который тоже на нее смотрел как на ребенка и так и не понял, как ей плохо вне Приюта, мастеру, который ничего вообще не понял. Слезы всё капали, и капали, и капали.

— Тю, — сказал Белый, — еще и обиды. С другой стороны, меньше почувствуешь — и то хлеб.

А Джо и правда ничего не чувствовала. Рысь тогда на полу задыхался и еле-еле говорил, а она просто становилась легче и легче. Плакала и плакала. Как будто с этими слезами по капле вытекала и она сама.

— Как коктейль, — сказал Белый. — Так отлично. И даже мучить дополнительно не надо, ты вон сама себя отлично ранишь.

— Заткнись, — сказала Джо, — ты сам придурок.

Белый гладил ее по голове, баюкал:

— Тише, — и Джо все плакала и не могла остановиться. — Тише, тише, — говорил Белый, — тш-ш. Сейчас все кончится. Видишь, как я быстро.

А теперь вот ведь что. Откуда здесь мама?

Мир вокруг дрожал, будто в дымке. Джо разглядела маму, и рядом с ней мастера, и рядом Рысь, и Роуз, и Александра, и Леди. Они стояли в душевой — вот там же, где Джо вчера, — как это? Умерла? Ну, кончилась. Уснула. Перестала быть. Попробовала посмотреть на свои руки, но взгляд не опускался. Как же так?

— Мама, — позвала Джо.

Никто не услышал.

Она попробовала переместиться поближе к ним, и душевая дрогнула, перевернулась, опять перевернулась — и вот уже Джо стоит за плечом мастера. Или парит? В том-то и дело, что себя она не видит. Она как будто превратилась в точку зрения, и зрение-то еще не очень. Воздух дрожит.

Белый сгустился перед ними быстро и медленно одновременно. Джо видела, как воздух сделался похожим на туман и вату, как из тумана проступили плечи, колени, как появилась одежда — а остальные, видимо, этого не замечали. Белый фыркнул и подмигнул Джо, а мастер подумал, что ему.

— Где девочка? — спросил он.

— О, — сказал Белый, — где была, там уже нет.

— Меняю ее на себя, — сказала мама.

«Господи, нет, зачем, не надо!» — а кричать нечем.

— Не имеет смысла, — сказал Белый, — девочка вкуснее.

— Какая девочка? — спросил Рысь. — Что вы мне втираете?

И вот тут мастер повернулся к нему и встряхнул за плечи:

— Приди в себя! Такая девочка! Щепка, твоя подопечная, кто же ее отправил ко мне на банкет, если не ты, ну?

Мастер был в футболке, и сзади к ней прилипла земля, мох и сухой листок. Господи, мастер в футболке и джинсах и с Рысью на «ты». Что вообще происходит!

Рысь смотрел озадаченно, и Роуз, покосившись на Леди с Александром, прильнула к нему и поцеловала. Ох. Джо никогда не видела, как они это делают. Мэр фыркнула и закрыла глаза Леди ладонями. Александр тактично отвернулся сам. Мастер молчал со сложным выражением лица.

От поцелуя Роуз в голове прояснилось, да так, что лучше бы осталось мутно. Как будто тебе по этой самой голове врезали со всей дури, и теперь в ней звенит. А уж сколько вещей стало понятно!

— Сколько ты к нам шел? — спросил Рысь, поворачиваясь к мастеру. Второй раз в нос бить вроде невежливо? При мэре? Рысь все равно примерился. Плевать. У них тут конец света третью неделю длится, а этот гусь советует ему прийти в себя. Это еще кому тут надо приходить в себя. — Ты обещал отвести Щепку и вернуться. Мы две недели ждали, пока ты соизволишь…

— Не знаю, как у вас, — перебил его мастер, — а лично у меня дома прошло полдня и вечер. И вот еще утро, и я пришел, как и обещал.

— Так, — сказал Рысь и воззрился на Белого, о чьем существовании не помнил еще пять минут назад. — Это ты, что ли?

— Я, — осклабился тот.

Какой-то он на человека стал похожий. Не в смысле — нормальный, а в смысле — холодом от него не веет.

— Что ты сделал с Щепкой? — спросил Рысь. И тут же мастеру: — Вы как ее отпустили?

— Она сама ушла, я и понятия не имел, — холодным голосом.

Да что ж такое. Рысь еще помнил, каким мелким и смешным мастер казался вот буквально только что, особенно под взглядом этой, Ланы. А теперь снова-заново надо выпендриваться просто изо всех сил. Это он только с Рысью такой, что ли?

А Лана меж тем как-то так сглотнула, как Роуз, бывало, сглатывала слезы. Губы и шея дергаются так специфически, Рысь хорошо изучил. Черт. Черт. Черт возьми. Она ж его возненавидит, если еще не.

— Так, — сказал Рысь, пытаясь думать, что вокруг него только приютские, причем, наверное, младшие, которых если он не защитит, то никто не, — мы можем что-нибудь отдать в обмен на Щепку?

— Нет.

— Она жива?

— Нет.

Лана судорожно вздохнула. Подожди. Меж выдохом и будущей истерикой еще есть пауза на вдох, может, на два, и вот туда Рысь вставил:

— В данный момент или навсегда?

Белый поморщился.

«Ха, так тебе, урод». Все-таки Рысь не зря, ох не зря врубался в эти их формулировки.

— В данный момент, — сказал. — Но вы не сможете ее спасти. Она сама должна захотеть выйти. А она не хочет.

— Выйти откуда? — резко спросила Лана. Она как будто постарела лет на десять. — И пятая где?

— Пятая со мной, — сказал Белый довольно. — Что вы думали? Не только светлые бывают обаятельными.

— Да она не за обаянием пошла, — сказал вдруг Александр, — а за властью.

— Бог ты мой, какой умный, — оскорбился Белый. — Все тут такие умные.

— Дочку верни.

— Пускай сама вернется.

Ну конечно, Джо ничего никогда не может сделать. Только на то и годится, чтоб ее спасали. Она дернулась раз, дернулась два, но снова только сменила угол зрения. Вот ведь дрянь какая.

— Вы все еще глупее, чем я думала.

Вот что-что, а внезапные появления Ксении всегда удавались. После волны несчастных, хлынувших из душа, — у одной глаз накрашен, другой нет, вторая завернута в полотенце, третья зажала в кулаке открытую помаду — Ксения сразу поняла, где сейчас самое интересное.

Понял ли Белый, куда и зачем она ночью исчезала, Ксения так и не разобралась, и правильно ли поступила — не поняла тоже. По крайней мере, мастер стоял тут, будто и не было этих двух недель молчания. Больше того, с Белым о чем-то пытались договориться две незнакомые женщины. О, и Роуз тут. И детишки.

— Привет, любимая, — сказал Белый вальяжно.

— Привет, — сказала Ксения и застыла.

Она ведь помнила вторую женщину, и Роуз помнила. Есть же в Центральном честные семейства, а есть — вот эта. Бунтарь. Отщепенец.

— Не помню вашего имени, — сказала женщина-отступник и протянула Ксении руку. — Вас помню. Правда, в последний раз, когда мы виделись, вы были значительно младше, но как раз это и понятно.

С Ксенией давным-давно никто не вел себя как старший родственник, и это знатно сбивало с толку. Воспоминания нахлынули, зашумели. Роуз зачем-то коснулась ее плеча.