Фуга - Елена Владимировна Ядренцева

Протянутую руку пришлось пожать. Все старые семьи жили одной компанией и пользовались силой Кесмаллы как хотели, и только Лана Талвен взяла и ушла.

— Скажи, пожалуйста, — сощурилась она, когда они все назвались, — скажи, ты же, наверное, лучше всех помнишь ту историю, я правильно понимаю?

«Какую, — хотела спросить Ксения, — о чем вы вообще, странная женщина?» Только голос не слушался. Когда спешишь в общую душевую, максимум, что ожидаешь там застать — эпичные разборки Рыси с Белым, может, с участием мастера. Но не вот так же, не с размаху влетать в самую сердцевину легенд детства.

— Мне было восемь, когда вас изгнали, — только и сказала Ксения.

— Ага, — кивнула Лана, — надо же. Ты помнишь.

— У вас была такая же шляпа. Я очень завидовала. И что вы могли прийти и уйти, когда хотите. Вот эти мелкие, — кивок в сторону Леди с Александром, — они младшее поколение и не помнят. А я, я помню. И Роуз ведь помнит.

— Помню, — подтвердила Роуз и посмотрела на Лану в упор. У одной плещется во взгляде темнота и у другой тоже. Летняя ночь, ливень, шоссе, машины. — Мой отец попытался быть как вы, — сказала Роуз, — и умер. Сказал мне, чтобы я не упустила шанс и сваливала при первой же возможности… простите, мастер, я цитирую. Он тяжело умирал.

А вот без этой распрекрасной информации Ксения распрекрасно обошлась бы. Чтобы перевести беседу в другое русло, пришлось спрашивать глупость:

— А где Щепка?

Все как-то так красноречиво промолчали, что Ксения разозлилась еще больше.

— Я думала, что вы за ней приглядываете, — сказала мастеру, — что хоть один из вас додумается, что делать.

И тут, конечно, не выдержал Рысь, которому всегда больше всех надо. Вот как бы стоило его назвать — Больше Всех Надо, идеальное прозвище.

— До чего именно я должен был додуматься? Ну вот скажи — до чего? Объясни на пальцах.

— Да ты даже не знал, кто такой Яблоко.

— А мне кто-нибудь объяснил?

— Мастер писал об этом, — встряла Роуз почему-то.

— Писал, — закивал Рысь, все больше свирепея. — Писал, а потом все зачеркивал снова и снова. Да, я виноват, что не залез в эти записи раньше. Да, я лох.

— С чего вы вообще их утаили? — спросил мастер. — Я без претензии. Просто узнать. Как вам такое могло в голову прийти?

Рысь задышал глубоко. Ох, что сейчас будет.

— Я не хотел, чтобы они тебе достались, — сказал, не глядя на мастера, вообще смотрел куда-то вперед, будто урок по памяти отвечал, — очень злился, что ты ему не пишешь и не едешь. И еще думал — будет хрень какая-то. Типа — ты должен сделать, Рысь, то-то и то-то. А я и так держал Приют. Не хотел больше.

— Ха, — сказал мастер, — да вы хоть в курсе, что он мне писал? Вы не хотели исполнять завещанное. А мне с чего хотеть? Я не собачка, чтобы бежать по первому зову из налаженной и любимой, в общем, жизни. Приют казался отцовским капризом. Он о вашей силе два слова написал — пообещал, что при встрече расскажет, а я ответил, что встреча не состоится.

— Каприз? — спросила Лана. — Серьезно? Каприз?

— А ваша девочка скоро забудет дорогу домой, — заметил Белый, — пока вы тут выясняете отношения.

— Как же я это ненавижу, — выдохнула Роуз, — давайте выясним все. С самого начала. Мы можем помочь Щепке?

— Да, — кивнул Белый. — Сказать, что вы хотите ее видеть. Но, между прочим, если не станете ее возвращать, вам же только лучше. Я вон насытился, вас временно не трогаю. Сил у вас больше, забот меньше. Кому она нужна, ну кроме матери, возможно. Без обид, леди? Да и вы ведь мечтали от нее избавиться.

— Не от нее, — глухо сказала Лана, — не от нее, а от проклятия, ты, снег ночи.

— Ого, — осклабился Белый, — ого, ого! Приятно, когда помнят старые прозвища.

Рысь замолк — думал и надумал очевидное:

— Если Щепка вернется, я снова превращусь в развалину, я верно понял?

— Угу. — Белый сиял.

— Что это была за ерунда сегодня утром?

— Перестарался. Слишком уютно вышло с непривычки, да?

— Тьфу на тебя, — сказал Рысь, — ненавижу. Морок такой, морок сякой. Верни ребенка.

— Верни, — сказала Роуз, — пусть мы останемся развалинами, нам все равно.

— Верни, — сказала Леди и пихнула в бок мальчишку с тетрадкой.

— Верни, — сказал тот, дернув плечом. — Отец бы не одобрил. Но я думаю, что не всегда стоит слепо доверять мнению старших.

Мастер расхохотался, прижав ладонь ко рту. Покачал головой.

— Извините. Меня вся эта история с развалинами, кажется, не касается, возможно, к сожалению, но если мой голос что-то значит, то верните.

— И мой, — кивнула мэр.

— И мой, понятно, — это Лана. Мать-отступник.

— Ну и она сама пускай захочет, — сказал Белый.

Как, интересно, она может захотеть, если находится сейчас черт знает где?

Джо не хотела.

Если из-за нее Рыси и Роуз снова и надолго станет плохо…

— Слышишь, барышня, — сказала мама вдруг совсем другим тоном, и Джо как будто очутилась дома и даже вздрогнула, хотя дрожать было нечему. — И никому ты своей жертвой не поможешь. Не туда жертвуешь. Сливаешь в сточную канаву. Никому тут не будет лучше, если ты исчезнешь. Конечно, это легкий путь. Исчезнуть может каждый, нет бы просто помочь.

Да как помочь?

«Как помочь, — хотела спросить Джо, — да как мне вам помочь, если отдать всю себя — недостаточно?»

— А всей тебя и будет недостаточно, — сказала мама и нахлобучила свою шляпу на голову Ксении, — тебе жертвовать-то нечем, тебе терять-то еще нечего, не нарастила. Иди сюда, говорю. Тоже мне умница! Не доросла еще такие вопросы решать.

И мама протянула руку, и Джо коснулась этой руки — и тут же кулем вывалилась на пол, куда-то под ноги маме. Вот дура.

Белый коротко засмеялся, закусил кулак, покачал головой.

— Вам больно? — спросила Джо зачем-то. У мамы красивые туфли, только в пене, и коленки у Джо тоже все в пене, и ладони.

В следующее мгновение мама шлепнула Джо по затылку — и прижала к себе.

— Ужас, — сказала, — и нос-то у нас вымазан неизвестно чем. А я вообще-то по тебе скучала, знаешь ли. Не смей больше исчезать.

А Джо смотрела на Белого. Почему он ее пожалел? Почему ему было грустно ее есть?

— Мне тоже вас жалко, — сказала Джо, — вот почти как себя саму. Я понимаю.

«В смысле, вы злитесь, потому что иначе вас не видят. Я тоже в школе со всеми дралась».

— Ишь ты, — сказала мама, но Джо не слушала. Надо было понять. С ним нельзя драться, сколько ему ни дай — все будет мало, но как-то же с ним можно совладать?

— Я бы хотела, — сказала она, глядя Белому в глаза, и нет, она не будет отводить взгляд, — я бы хотела отдать вам часть силы не потому, что боюсь вас, а в смысле подарить. Так ведь можно?

— Вот это да, — сказал беловолосый, — кто-то додумался. Вот это поворот.

— Ты уже отдала, — напомнила мама.

— Так ведь ценно намерение, а не результат.

Джо, кажется, впервые видела, как Белый улыбается.

— Тогда я тоже могу поделиться, — сказала Леди. — Браслет — он ведь наделен некой силой, так?

— О, еще как наделен, — согласилась Лана, — силой всей Кесмаллы практически. И ручка, и кулон, и серьги эти, которые сердечками.

— А где ваше кольцо? — спросила Ксения.

— Я его в речку выкинула, — сказала Лана, — но сила города досталась напрямую дочке. Я-то, дура, хотела все отдать обратно городу. Не получилось.

— Я согласен подарить ручку, — сказал Александр, — в конце концов, она на свете не одна.

— А я — кулон, — сказала Ксения, — так уж и быть. Раз без этого вы обойтись никак не можете.

А Роуз сказала:

— О господи, конечно, я отдам. Память о доме можно как-нибудь иначе хранить.

И они встали в круг, и каждый взял свое — браслет, ручку, сережки и кулон, и только Джо была сама по себе.