Дом в степи - Сакен Жунусов

Отбросил книжку Косиманов, по комнате прошелся. Я наблюдаю за ним,- что им надо?

Косиманов говорит:

- Радуешься, старик, что зятя ученого нашел? В тюрьме он сейчас, в самой Алма-Ате.

Чего он мелет? Я за Райхан испугался. Но она стоит, как стояла, и лишь улыбается с издевкой. Говорит ему:

- Далеко живете, а обо всем знаете... Чего вы издеваетесь над человеком, который старше вас? Принимайтесь за меня. Или боитесь, что не по зубам?

Фыркнул Косиманов, но ничего не сказал. Лишь на милиционера, который увязывал книги, прикрикнул:

- Еще вон портрет не забудь! Нельзя его оставлять в таком доме.

На стене у нас висел портрет Ленина. Может, знаешь: прищуренный такой взгляд, будто все видит, все знает и, как мне тогда показалось, даже жалеет нас... Милиционер козырнул и полез снимать портрет... Все они унесли с собой.

Райхан вывели и усадили на бричку. Темно, дождь льет, тоскливо. На душе у нас с Лизой так, будто мы с похорон приехали. Лиза как легла у печки, так и пролежала до рассвета. Лампа горит, у печки Лиза давится слезами. Места я себе найти не мог.

Утром я послушал, послушал, как всхлипывает жена, да и не выдержал:

- Хватит!- кричу,- Чего беду кличешь? Ничего с ней страшного не случится, Завтра же и вернется, Что они могут сделать невинному человеку?

Я и на самом деле нисколько не сомневался, что тут какое-то недоразумение, И соседи, когда узнали, тоже в один голос стали уверять,- да вернется, говорят, что с ней сделают?

Но вот прошел день, еще день и еще,- трое суток мы прождали, Нет нашей Райхан, И ни весточки от нее, ничего, Заскребло тогда у меня на сердце, Дело, вижу, не шуточное, Собрал я, что можно было, и поехал в район узнавать,

Сначала я думал к Карабету сунуться: Косиманов зятем ему приходится, Но потом подумал и взял себя в руки, Уж, кому, кому, а Карабету в ноги кланяться не стоило,

Узнал я у людей, где тюрьма и пошел туда с утречка, Передача для Райхан еще дома была собрана,,, Пришел я на край села, вижу - вот она, тюрьма, Подхожу, Смотрю, охранник, который в воротах, знакомый парень, сынишка старого моего дружка, сапожника, Я этого охранника еще мальчишкой сопливым знал, в коротенькой рубашонке,

- О, айналайын, аман ба?1- бросился я к нему,- Как отец, здоров ли?

Но парень будто не видит меня и не слышит,

- Да ты что,- говорю,- не узнаешь? Это же я, Кургерей, Нехорошо к старикам так относиться, Ведь я тебе в отцы гожусь,

Заговорил он наконец,

- Вам кто нужен? Только скорее,- на посту разговаривать не положено,

И пистолет на боку поправляет,

1 Айналайын, аман ба? - Дорогой, как живешь? (Как здравствуешь?)

«Ах ты, дьявол,- думаю,- Вот еще шишка-то...» Говорю ему:

- Ты поэтому и важный такой, что у тебя эта игрушка на боку болтается?

- Осторожней, старик! За такие слова и под суд недолго...

А ведь и в самом деле - что им стоит и за меня приняться? Поутих я.

- Дочь у меня,- говорю,- здесь, Райхан. Передачу вот принес. Увидеться бы...

- Без разрешения товарища Косиманова передавать преступникам ничего нельзя!

«Преступникам»... Меня будто жаром окатило. Это моя-то Райхан преступница?!

Слышу, охранник тихо говорит:

- Кургерей-ага, здесь нельзя стоять.- И по сторонам оглядывается.- Из области начальник приехал, Баха- лов. Попробуйте к нему. Только не говорите, что я сказал. А теперь все, уходите!..

Хоть и не добился я ничего толком, но на душе у меня потеплело. Значит, есть начальники и повыше Косиманова. Может, сам бог послал сюда этого Бахалова. Увижу я его, расскажу ему все о нашей бедняцкой жизни, и распорядится он отпустить Райхан. То-то Лиза обрадуется, когда мы приедем с ней вместе!..

Добраться до Бахалова оказалось не так-то просто. Дня три или четыре прооколачивался я возле ворот милиции, пока наконец добился. Но - добился, пустили меня.

В комнате, где принимал начальник, темно, со света сразу ничего и не разглядишь. Но присмотрелся я и вижу: кресла, обитые кожей, на окнах шторы, и каждая с кисточками, как конский хвост. За столом, большим и будто врытым, увидел я коротенького толстого человечка, похожего на срубленный пень. Лицо рыхлое, бледное, словно из просяного теста, и точечки кое-где, как песчинки. Но глаза острые, рыжие - кошачьи. Шеи у начальника совсем нет, и ворот кителя распахнулся, как расстегнутый хомут. Сидит в кресле плотно, крепко, не свернешь.

Поздоровался я, он молчит, будто и не слышал. Потом бросил, как от себя оторвал:

- По какому делу?

Сиплый такой голос, трудный, откуда-то изнутри.

- Дочка,- объясняю,- у меня здесь. Передачу привес. А не берут.

- Звать?

- Райхан. Райхан Султанова...

И вдруг он рассмеялся: зашипел, запыхтел, будто задыхается - пых, пых...

- Чего ты болтаешь? Твоя-то фамилия как?

- Федоров.

- Так какая же она тебе дочь?

Стал я объяснять, что и к чему, о Сулу-Мурте говорю, о нашей дружбе... Не дослушал он.

- Ну хватит. С дружбой тебя твоей...

- Товарищ начальник,- говорю,- не виновата она ни в чем. Зачем зря человека...

- А вот уж это не твоего ума дело! Не ты будешь проверять. Ступай, и чтоб я больше тени твоей здесь не видел. Понял? А коли хочешь быть отцом врага народа, так тюрьма у нас большая, места хватит.

У меня в ушах зазвенело: «Враг народа...» А Бахалов позвонил в колокольчик, вошли два милиционера. Вывели меня, и дальше я уж ничего не помню. Будто оглушил меня голос начальника и его тихий звоночек - все отбил.

В приемной, там, куда я вышел, в глаза мне бросился знакомый - Карабет. Обрадовался я ему, так и поднесло меня. Кинулся, за плечи его обхватил.

- Карасай-ау, поговори же с зятем... Что будет теперь с Райхан?

И в глаза ему заглядываю, последнюю надежду ловлю. Засмеялся Карабет, отодвинул меня.

- А что,- говорит,- будет? Известно что. Угонят туда, где на собаках ездят.

И так, с усмешечкой пошел себе, скрылся по своим делам.

Если бы знать мне тогда, что как раз Карабет-то и заварил все дело, что именно он оклеветал мою Райхан! Убил бы я его, разбил его паршивую башку. Не жить бы ему больше...

И только ушел Карабет, поглядел я