Дом в степи - Сакен Жунусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внизу письма Оспан разобрал: «труженики совхоза», а еще ниже была всего одна подпись - муллы Ташима.
- Это Карабета дело,- сказал Оспан.- Больше никто не мог.
- Кто его знает,- произнесла задумчиво Райхан.- Надо было все же собрать тогда в «Жана Талап» людей и разъяснить им. Мы же скоро получили из Латвии двести голов породистого молодняка. Стадо у нас будет - вообще такого никогда не бывало!.. А мы не собрали, не поговорили с людьми. Забрали - и все. Пожалуй, ошибку сделали...
- А чего разъяснять?- возмутился Оспан.- Завтра же соберемся и все обговорим. И ответную жалобу
пошлем. Сколько этот Карабет будет мутить? Нечего ему воли давать. Я бы на вашем месте...
- Нет, нет,- запротестовала Райхан,- собираться никто не будет. Совесть надо иметь. На кого жалобу-то писать? На Карабета? Он и без того доживает последние дни. Связываться еще с ним...
- Пока он жив,- настаивал Оспаи,- он еще не одного обольет грязью. Таких не жалеть надо, их бульдозером надо корчевать!
Райхан рассмеялась.
- Прибереги бульдозеры для чего-нибудь получше... Плюнь и забудь.
Недовольный Оспан умолк, но Лиза-шешей, внимательно слушавшая весь спор, не вытерпела и заметила дочери:
- Оспан правильно говорит. Сколько можно терпеть от этого злодея? Всю жизнь от него одна грязь...
- Ты посмотри только!- оживился Оспан, снова принимаясь за письмо.- Ведь напишет же!... «Даже в голодные годы, когда приходилось растаскивать на корм крыши...» Бесстыжие люди! Ни капли совести! Неужели они думают, что мы забыли, как Ташим обирал своими молитвами людей, а Карабет не унимался и только знал, что рыть могилы живым?.. Ну, подождите!
И Райхан и тихо слушавшие старушки скорбно покачали головами, задумчиво сощурив глаза,- горячие слова Оспана напомнили им о многом...
Шестая песнь старого Кургерея
- ...В тридцать седьмом году зима выдалась особенно снежной, и колхозной скотине пришлось нелегко. Обычно в наших местах все время дуют ветры, снег уносит, и скот выгоняют на подножный корм,- большое подспорье зимой. Однако в том году снег как лег, так и остался лежать толстым плотным слоем.
К весне в колхозе не осталось и соломинки. Мы даже крыши растащили, чтобы только поддержать отощав-
шую скотину. Дворы у нас так и стояли раскрытыми,- одни стропила торчали.
Едва началась оттепель, мы стали снаряжать по трое- четверо саней на места прошлогодних сенокосов,- может, осталось еще что под снегом. Луга не очистились, но ждать больше не было мочи. Утром, едва солнце тронет смерзшуюся корку, сани выезжают в поле и люди граблями, вилами выковыривают стылые клочки соломы и сена. Снег уж стал повсюду браться водой, но по ночам мороз сковывал все так плотно, что отодрать клочок сена не хватало силы. Воткнешь, бывало, вилы и ломаешь, ломаешь через колено, чтобы отодрать. Куда там! Только ручка трещит. Жалко станет ломать,- отбросишь вилы и за грабли берешься. Бьешь да теребишь... Потом не раз умоешься, пока отковырнешь хоть что-то. Так, по травинке, по клочку, и накидаешь чего-нибудь в сани. Навильников десять удастся если набрать - хорошо. А надолго ли эти десять навильников оголодавшей скотине? Только привезешь,- раз, и нету. На следующий день опять собирайся в поле...
Мучила нас и дорога. Еще утром, когда подстыло все, проедешь хорошо. А вот назад возвращаешься - сплошная мука. Снег, как каша, вода стоит,- быки иногда по грудь проваливались. А ведь еще и сани надо тащить. А что может быть тяжелей мокрой соломы? Жалко смотреть на скотину. Ступят быки шага три-четыре, глядишь - у передка уже гора снега нагреблась. Полозья по земле скрипят, быки жилы прямо рвут, пена изо рта. Не смотрел бы. А ехать надо. И вот идет кто-нибудь впереди саней, тянет быков за рога, другой в это время сани толкает. Выбираться как-то надо, иначе все тут застрянем!.. И часто случалось, что бык тужится, тужится, да и свалится набок. И тут его хоть режь на куски. Иной схватит камчу и ну полосовать его,- по хребту, по бокам: только шерсть летит. Бык дернется, вскочит, но шаг, другой - и снова мордой в снег.
И глазами так на человека смотрит, будто сказать хочет: «Дескать, чего же ты меня мучишь? Сам же видишь...»
Стоим мы тогда, ждем, пока отдышится бедняга. А сырость, ветер, гниль - до костей пробирает.
Как-то выпало мне ехать с молоденьким парнишкой. Мы тогда специально так подстраивали, чтобы с малосильным кого-нибудь покрепче посылать,- меня, Оспана, или еще кого... Ну, надергали, как водится, полные сани, стали к дороге пробиваться. Пока выбрались, у бедного быка язык на аршин вылез. Но выехали на дорогу, стало легче. Сани пошли скоро, я шел рядом с быком и, не помню уж почему, раздумался о всяком, и Райхан свою вспомнил. От нее недавно письмо было, пишет, что кончила в Омске, сельскохозяйственный институт и направляется куда-то в ваши края. Мы с Лизой очень обрадовались этому, и не было дня, чтобы не заглядывались на дорогу. А ну, думаем, приедет... И хоть соседи говорили, что ей теперь не до нас, она ученый человек и место ей в самой Алма- Ате, у нас со старухой было какое-то предчувствие, что Райхан не забыла своих. Ни нас, ни родных своих мест. Не могла она забыть!..
Так оно и оказалось.
Едва мы с парнишкой вытянули воз на бугор, слышим - впереди, там, где поселок, какое-то тарахтенье. Сейчас-то в этом ничего удивительного нет - вон сколько машин кругом, а тогда это нам показалось диковинным. Что там могло быть?.. Остановились мы, скоро к нам еще подъехали. Собрались, слушаем и понять не можем.
- У нас, в ауле...- говорит кто-то.
- Откуда?.. Кто?..
Оспан даже на землю лег, ухом приложился.
- Большая машина,- сказал он, поднимаясь.
- Брось, какая еще машина! Сейчас ни на чем не проедешь. Смотри, что делается по дорогам...
Заторопили мы быков, сами пошли быстрее. Каждому не терпелось поскорее добраться.
Скотный двор находился на самой окраине. Только показались мы с поля, как навстречу нам понеслись ребятишки. Ну, ясно стало, что новость какая-то. С ребятишками, как заметил я, старушонки бегут, тоже торопятся. У меня так и подобралось все: не
