Хроники Кайдарии. Дурная кровь - Андрей Плотник

кокосовый орех. Был у меня еще один шлем – кожаный, мотоциклетный. Без особой надежды я напялил его на голову. Что ж, уши он скрывал целиком, да к тому же за очками не видно было глаз и доброй половины лица. Я задумался. Можно было добавить к туалету пилотскую кожаную куртку и сойти за вольного мотоциклиста. Проблема возникала только одна – я так и не удосужился обзавестись мотоциклом. Без него в этаком наряде я буду выглядеть довольно глупо, но, по крайней мере, не слишком подозрительно. Осознав, что иных вариантов все равно не остается, я снова вздохнул, стащил шлем с головы и направился к телефону.

Покрутив неверными пальцами телефонный диск, я сипло назвал оператору номер и принялся ждать, барабаня пальцами по столешнице. Трубку сняла служанка. Я попросил к аппарату Тельму, изо всех сил стараясь изгнать дрожание из голоса. Когда Тельма ответила, голос ее звучал так, будто ее оторвали от невероятно важного занятия – хотя день уже начался и вампирам, с их преимущественно ночным образом жизни, полагалось отходить ко сну. Впрочем, особой теплоты в ее голосе не было никогда. Но я прекрасно знал, что за этой стеной словесного льда, за этими торосами кажущегося безразличия теплится огонек истинной чувственности. И чем незаметнее он был, тем дороже мне казался.

– Нам нужно встретиться, – заявил я после подобающего обмена любезностями. – Это очень срочно.

– Насколько срочно? Ты знаешь, который час? И вообще, у меня дела.

У нее всегда дела. Тельма – занятая современная вампирша.

– Ну, скажем так, это вопрос жизни и смерти.

– Гм, буквально?

– Буквальней некуда. Не телефонный разговор.

На том конце провода воцарилось молчание. Естественно, приличной девушке следовало выдержать паузу, прежде чем принимать приглашение, особенно настолько обтекаемое и таинственное.

– Где? – наконец спросила Тельма.

– На нашем месте.

– Через час.

– Отлично. Целую.

Ответом стали короткие гудки. Насчет поцелуя я, конечно, погорячился – говорить вслух о подобных проявлениях чувств в вампирском обществе считалось непристойным, несмотря на то, что мы с Тельмой уже несколько месяцев предавались разнузданным оргиям, полным любовного насилия, жестокости и извращений. Однажды она даже подвесила на цепях под самым потолком рабыню и вспорола ей живот, чтобы мы могли заняться любовью в потоках теплой льющейся крови. Я, конечно, возражал против подобного варварства, но Тельма редко ко мне прислушивалась.

Повесив трубку, я натянул узкие кожаные штаны и тяжелые армейские ботинки, затем накинул пилотскую куртку. Парадный мундир все еще валялся бесформенной грудой возле кровати, где его бросил шофер фон Вула, раздевая меня накануне. Теперь, когда я смотрел на этот черный официальный наряд, мне казалось, будто я таращусь на собственный труп, безжизненно распростертый на полу. Неужели с прежней жизнью покончено навсегда? Теперь я, в самом деле, напоминал какого-то блуждающего духа, случайно занявшего чуждую ему человеческую оболочку. Впрочем, я продолжал упорно твердить себе, что еще не все потеряно. Следовало только обнаружить святой грааль, золотую ветвь, философский камень – то есть любую возможность возвратить все на круги своя. Пара пустяков.

Стоя у зеркала, я застегнул косоворотку под самое горло и натянул шлем. А что, выглядел я вполне недурно – в любом притоне мотоциклистов мог бы сойти за своего. Даже жаль, что передвигаться мне предстояло на своих двоих. Теперь с приготовлениями было почти покончено. Собрав все имеющиеся наличные деньги, я сунул их в карман. Подумав немного, достал из шкафа также черную бархатную коробочку, в которой хранился складной арбалет – наградное одноручное оружие, полученное за отличное окончание военной академии. Руны, вырезанные на рукояти, гласили: «Тропа смельчака пряма, как полет стрелы». Ну что за пафосная глупость… На всякий случай я сунул арбалет за пояс, искренне надеясь, что мне не придется пускать его в ход. Обойма к нему имелась всего одна, особо не повоюешь.

Собравшись с духом, я покинул свою комнатку, уютное пристанище, в котором одинаково хорошо работалось и летними вечерами, и в разгар зимней стужи. Соседи по дому – в основном добропорядочные служащие и даже один концертмейстер. Домоправительница, госпожа Шойхцер – радушная дама преклонных годов, всегда готовая помочь добрым словом и делом, с гордостью и небывалым достоинством влачащая на своих плечах ведение отнюдь не маленького хозяйства (в особняке насчитывалось целых три этажа). Тут я вспомнил, как эта старушенция лапала меня, пока я находился на грани беспамятства, и тяжко сглотнул. Вот бы выйти из дому так, чтобы с ней не встретиться. Главное, тихонько прокрасться мимо кухни. Наверняка она сейчас как раз возится с поздним ужином для жильцов, возвращающихся с работы только под утро – в нашем доме таких было несколько. Благо, лестница не отличалась особой скрипучестью, так что на первый этаж я спустился почти бесшумно. Выход маячил уже прямо передо мною, но едва я устремился к нему, старательно обходя проседающие доски, имевшие обыкновение скрипеть под ногами, как кухонная дверь внезапно распахнулась, подобно резко поднятому занавесу в дешевой трагедии, и в проеме возник костлявый силуэт госпожи Шойхцер собственной персоной.

– О, милый мой Киз, слава всем богам тьмы, с вами все в порядке! Когда вас почти бесчувственного притащили друзья, я едва в обморок не упала! Но что же с вами приключилось? Господин барон велел не вызывать доктора, но у вас был ужасный жар! Все лицо так и пылало, так и пылало.

– Ерунда. Немного перевозбудился от избытка ощущений. Вращался весь вечер в высших кругах, даже с герцогом Глеммом довелось словом перекинуться.

Тут я взглянул на нее, хотя до этого целенаправленно двигался в сторону двери, изображая крайнюю спешку – и едва успел подавить резкий приступ тошноты. Руки госпожи Шойхцер были по локоть в крови. Костлявые, оплетенные толстыми венами пальцы сжимали отрезанную человеческую голову – с выдавленными глазами, изрезанную, всклокоченную. Лицо старушки окропляли алые капли, кровь стекала и по сухим, сморщенным губам. Очевидно, госпожа Шойхцер готовила основательный ужин для кого-то из самых почтенных жильцов. Тут ее губы сложились в виноватую полуулыбку, обнажив кривые клыки.

– О, простите, что явилась вам в столь растрепанном виде. Хорошо разделать тело – это целая наука, ныне уже почти утраченная, так что я редко доверяю это дело служанке.

Я с трудом кивнул. Слова застревали в горле. И эту окровавленную ведьму, эту гарпию, я еще вчера считал своей второй матерью?! Эту престарелую похотливую вакханку, домогающуюся беспомощных юношей?! Как я мог быть настолько слеп и наивен! Сейчас-то это сморщенное чудище с копной взбитых седых волос, со скрюченными когтями и жаждой крови в