Дом в степи - Сакен Жунусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы сидели молча, думая каждый о своем. Я уже строил планы, как буду завтра рассказывать своим товарищам о наших ночных приключениях. Конечно, надо обязательно что-то прибавить. Ну, хотя бы, как я «спасал» овец на переправе, когда двух, самых слабых, снесло течением и закрутило в воронке... А может, что- то еще... Но вот что, я никак пока придумать не мог.
И мне захотелось узнать, о чем думает Карлыгайн. Она, словно угадав мои мысли, тихо заговорила:
- Ничего, родной! Что нам эта дождевая вода может сделать? Это еще не беда, а вот там, на фронте, нашему Идрису каково? Свинцовый дождь пострашнее нашего. А люди и там выживают, не боятся. Надо и нам держаться...
Если говорить честно, то я почему-то все это время, пока мы гнали свою отару, не вспомнил об отце. А теперь, после слов Карлыгайн, стал представлять его идущим навстречу свинцовому ливню. И перед глазами вставали картины, о которых так здорово рассказывал Ырыскельды в тот вечер, когда был той. Вот красные бойцы смело идут во весь рост на окопы врага, впереди всех - мой отец. Пули светятся, словно сорвавшиеся с неба звезды, и ливнем несутся им навстречу. И не могут сразить смельчаков!
Эх, если бы я был сейчас с ними рядом! Оторвало бы мне ногу, и вернулся бы домой на костылях. Бабушка и Карлыгайн такой бы пир закатили! Почище, чем в доме Ырыскельды. Для всех мальчишек аула я отдельный бы устроил той. Вся грудь моя была бы в золотых медалях, которые звенели бы при малейшем моем движении. А я бы сидел в самом центре гостей и рассказывал им фронтовые истории. А потом я собрал бы всех малышей аула и...
Громкий тревожный лай Актаса, выскочившего из своего укрытия, прервал мои мысли.
- Волка почуял,- сказала Карлыгайн каким-то незнакомым голосом и с трудом поднялась на ноги. У меня внутри что-то екнуло и будто оборвалось.
Актас заливался лаем, кидался в темноту, возвращался к нам, будто просил поддержки, опять уносился куда-то вперед и, возвращаясь с визгом, прятался за наши спины. Карлыгайн, схватив курук - свою длинную чабанскую палку - обежала вокруг отары. Я ухватился за ее подол и не отставал ни на шаг. Актас, увидел нашу смелость, пулей полетел во тьму. Долго лаял, заглушаемый шумом дождя, потом вернулся к нам, скулил и скреб раскисшую землю, разбрасывая комки грязи.
И тут, совсем рядом, раздался протяжный, раздирающий душу вой. К. нему присоединился второй, третий. Потом послышалось несколько голосов, что мне показалось, что целая сотня волков окружила нас плотным кольцом. Я хотел крикнуть Актаса, но не услышал своего голоса и подумал, что так, может, и лучше: зачем дразнить волков.
Раньше я слышал, что волчьи глаза ночью светятся огнем. Я напрягал все свое зрение, чтобы разглядеть сквозь дождь и темень эти огоньки, наводившие на всех страх. И вдруг что-то огненно-зеленое блеснуло прямо перед нами, совсем рядом с отарой. Актас опять залился лаем, но кинуться в ту сторону не решался. Зеленые огоньки, величиной с пуговицу, начали вспыхивать то здесь, то там. И только не двигались одни, уставившись на нас. «Разглядывает!»- мелькнуло в голове и вдруг перед глазами моими поплыли большие разноцветные круги, яркие, как сама радуга!
Не помня себе, я заорал во все горло:
- Айт! Айт!- и начал прыгать, хлопать в ладоши, бить себя по мокрой одежде и издавать такие пронзительные звуки, которых я никогда и не слыхал прежде.
Оказывается, крик помогает самому человеку, попавшему в беду. Я осмелел, а может, и обезумел от испуга, но теперь мне было все равно, и я стал бегать с этими раздирающими душу воплями то с одной стороны, то с другой. И не сразу заметил, что Карлыгайн тоже кричит и хлопает палкой по сырой земле, по тростнику и стволам деревьев где-то с противоположной стороны отары, Актас угрожающе лает - с третьей. Теперь я еще быстрей перебегал с места на место и кричал на разные голоса, потому что голос срывался: то был тонким, пискливым, то грубым. Прислушавшись, я не узнал себя. Кричал будто не один человек, а несколько.
И мы подняли такой шум на всю степь, что могло показаться: весь аул прибежал к нам на помощь.
В такой беготне нас и застало утро. Небо просветлело, дождь стих. Никаких волков вокруг не было. И только Актас, охрипший за ночь и растянувшийся теперь на куче подсыхающего тростника, изредка вскидывал голову и издавал слабое рычание.
Овцы, сбившиеся в кучу, не подавали признаков жизни. Никакие наши окрики не могли сдвинуть их с места. Карлыгайн подошла к старой овце, лежащей на сырой земле, и испугалась: усталые, больные глаза животного смотрели на нас остекленело. Мы кое-как подняли овцу на ноги, но она тут же опустилась на передние колени и беспомощно распласталась на земле. Таких овец, которых невозможно было поднять на ноги, оказалось много. Вот почему нам и не удалось стронуть отару с места.
- Что делать будем?- чуть не плакала Карлыгайн.- Поезжай в аул, расскажи председателю, какая случилась с нами беда.- Ее высохшие, потрескавшиеся губы еле шевелились.- Пусть людей пришлет да быков запряжет в телегу, чтобы перевести обессиленных овец.
Я никак не мог взобраться на коня: мешала мокрая, тяжелая одежда. Карлыгайн подталкивала меня подмышки, но силы ее иссякли, и я беспомощно падал на землю. Лошадь, понуро опустив голову, словно не замечала нас. Наконец я кое-как вполз на седло, долго барахтался в своем мокром одеянии, пока уселся как следует. Я посмотрел на Карлыгайн и чуть не заплакал, так невыносимо жалко стало ее. И почему я только не отдал ей тогда, перед дождем, бабушкино пальто! Не брала, не хотела. И все равно надо было бросить его ей, а не напяливать на себя. Никогда не прощу себе этого! До конца своих дней буду казнить себя за это!..
Лошадь уносила меня все дальше и дальше от этого черного места, я подгонял ее изо всех сил. Слезы заливали мое лицо.
Когда подъехал к аулу, не сразу узнал его: все улицы залиты водой, соломенные крыши сараев провалились, изгороди у домов повалены, нигде не видно
