Шрам: Легионер - Сим Симович

Первый день в Банги был непрерывным обстрелом. Миномёты били по аэропорту каждые полчаса, снайпера работали с крыш, автоматчики подползали к периметру, строчили короткими очередями и уходили. Французы отвечали огнём, но врага не видели — стреляли по дыму, по звуку, по предполагаемым позициям. Убили или нет — неизвестно. Зато сами потеряли двоих убитыми и пятерых ранеными за день. Снайпера выцеливали офицеров, радистов, пулемётчиков. Профессионально, терпеливо, методично. Пуля прилетала откуда-то из города, из мёртвых домов, из развалин, и человек падал с дыркой в голове или груди, и никто не знал откуда стреляли. Невидимая смерть, приходящая с сухим хлопком, разносящая черепа и рвущая артерии.

К вечеру Шрам сидел в укрытии возле южного ангара, курил, смотрел на периметр сквозь прищур. Солнце садилось красное и тяжёлое, превращая небо в кровавое месиво, окрашивая пыль в медный цвет. Жара спадала, но воздух оставался душным, пропитанным порохом, гарью и чем-то сладковатым — запахом разлагающейся плоти, доносившимся из города. Где-то за периметром стреляли, короткие автоматные очереди, потом тишина, потом снова. Где-то горел дом — столб дыма поднимался чёрной колонной в небо, расплываясь на ветру. Легионер считал выстрелы, определял оружие по звуку, по тембру, по ритму. АК — частые, резкие, узнаваемые. М16 — реже, звонче, выше. РПК — длинные очереди, басовитые, рвущие воздух. Где-то далеко на окраине работал крупнокалиберный пулемёт, глухие удары катились над городом, как молот по наковальне.

Снайперский выстрел отличался от всех остальных. Один, чёткий, сухой хлопок, разрезающий воздух. Потом тишина, длинная, пустая. Потом, может, ещё один. Пьер слышал их за день штук двадцать, не меньше. Каждый раз с разных позиций, никогда дважды из одного места. Стрелки меняли укрытия, работали и уходили, не давали себя засечь. Умные, обученные, понимающие тактику. Не местные пастухи с АК, выученные стрелять от бедра. Это были профессионалы, может бывшие военные, может наёмники, может просто талантливые ублюдки с холодной кровью и твёрдыми руками.

Один из выстрелов прозвучал слишком близко. Метрах в трёхстах, может меньше, трудно сказать точно в городской застройке, где эхо искажает звук. Северо-восток, за периметром, где стояли разрушенные дома с выбитыми окнами и осыпающимися стенами. Шрам поднял голову, прислушался, фильтруя шумы. Выстрел, пауза в пять секунд — достаточно чтобы досылать патрон, искать следующую цель — ещё выстрел. Кто-то стрелял по лагерю оттуда, методично, спокойно, профессионально. Русский посмотрел в ту сторону, прищурившись против закатного света. Дома двухэтажные, саманные, крыши плоские с низкими парапетами. Хорошие позиции для стрельбы, прямая видимость на аэропорт. Расстояние небольшое, сектора обзора широкие. Идеальное место для снайпера, который знает своё дело.

Он встал, взял FAMAS, пошёл к Дюмону. Сержант сидел у ящиков с патронами, пил тёплую воду из алюминиевой фляги, изучал потрёпанную карту, испещрённуюометками красным карандашом.

— Снайпер на северо-востоке, — сказал Пьер без вступлений, без формальностей. — В домах за проволокой. Близко. Триста метров, может меньше.

Дюмон поднял взгляд, посмотрел в указанном направлении, щурясь против солнца.

— Видел?

— Нет. Слышал. Два выстрела, пять секунд между ними. СВД, похоже. Или Драгунов. Калибр тяжёлый.

— И что предлагаешь?

— Пойду, сниму.

Сержант посмотрел на него внимательно, оценивающе.

— Один?

— Да.

— Темнеет через полчаса. Успеешь?

— Да.

Дюмон помолчал, прикидывая риски, потом кивнул.

— Иди. Но если засада — не геройствуй, отходи. Нам не нужны мёртвые герои, нужны живые солдаты.

Легионер не ответил. Просто развернулся, пошёл к периметру длинными шагами, не торопясь, но и не медля. Взял дополнительный магазин из ящика, сунул за пояс, холодный металл прижался к пояснице. Нож проверил не глядя — пальцы нащупали рукоять, потянули, лезвие вышло из ножен бесшумно, зашло обратно с мягким щелчком. На месте. Пошёл вдоль колючей проволоки, пригнувшись ниже линии парапетов, смотрел на дома впереди. Искал выход, слабое место в периметре. Проволока везде, три ряда, натянута туго, внизу противопехотные мины — французские, импровизированные. У южного угла был проход — старая калитка, заваренная металлическими полосами, но с дырой внизу, где кто-то выломал прутья. Французы использовали её для ночных патрулей, для разведки, для вылазок. Шрам подполз на локтях, протиснулся, цепляясь разгрузкой за острые края металла, оказался по ту сторону.

Тишина накрыла его как одеяло. Город был мёртвый, опустевший, выжженный страхом. Все попрятались в подвалах, в погребах, в тех домах где стены ещё держались. Те, кто не успел — лежали на улицах трупами, раздувшимися от жары, чёрными, с обтянутой кожей и оскаленными зубами. Мухи облепляли их толстым слоем, жужжали, поднимались тучами при приближении. Пьер шёл вдоль стен, автомат в руках, ствол опущен под сорок пять градусов, палец лежит вдоль спусковой скобы. Взгляд скользил по окнам, по дверям, по крышам, по теням в переулках. Окна зияли пустыми глазницами, стекла выбиты, шторы колыхались на ветру как саваны. Двери висели на одной петле или валялись на земле, разбитые, исполосованные автоматными очередями. На стенах следы от пуль — россыпи белых оспин на саманной глине. Кровь, много крови, потёки бурые и почти чёрные, высохшие на солнце. Лозунги на арабском и французском, нацарапанные углём или нарисованные краской: "Смерть неверным", "Селека победит", "Аллах акбар", "Убирайтесь из нашей страны". Мёртвый город, съеденный войной, превращённый в декорации ада.

Дом, откуда стреляли, был впереди, метрах в пятидесяти. Двухэтажный, саманные стены толстые, крыша плоская обнесённая невысоким парапетом, лестница с торца, открытая, каменная. Окна второго этажа смотрели прямо на аэропорт, прямой обзор, никаких помех. Идеальная позиция, выбранная человеком который понимал геометрию войны. Шрам подошёл с тыла, прижался спиной к горячей стене, прислушался. Замер, остановил дыхание, фильтровал звуки. Тишина. Потом шорох — кто-то двигался на втором этаже, осторожно, медленно. Ткань тёрлась о бетон, металл лязгнул тихо — затвор винтовки. Снайпер на позиции, работает.

Русский обошёл дом, нашёл лестницу. Узкая, каменная, ступени обвалились местами, открытая солнцу и взглядам. Опасная. Но другого пути не было. Начал подниматься, медленно, ставя ноги на края ступеней, там где камень крепче. Шаг, пауза, прислушаться. Шаг, пауза. Автомат прижат к груди, указательный палец скользнул со скобы на спуск, безымянный ощупал переводчик огня — на автомате. Дыхание через нос, медленное, беззвучное. Сердце билось спокойно, привычно, как на тренировке. Адреналин поднимался волнами, сладкий, липкий, обостряющий чувства. Зрение стало ярче, слух острее, время замедлилось.

Наверху была терраса, огороженная низкой стеной из тех же саманных блоков. Снайпер лежал у парапета, спиной к лестнице — первая ошибка,