Шрам: Легионер - Сим Симович

Малик сидел на полу, читал Коран, покачивался. Гарсия чистил ботинки. Всё было как обычно.

Дюбуа лёг на свою койку, закинул руки за голову, смотрел в потолок. Думал о Мали, о деревне Тахелт, о женщине с разбитым носом, о трупе у колодца. Думал о Марселе, о ненависти в глазах марокканца, о плевке под ноги. Два берега одного моря. Два фронта одной войны. Там его ненавидели, потому что он пришёл с автоматом. Здесь ненавидели, потому что он вернулся живым.

Легионер был чужим везде. Это была цена. За новое имя, за побег от прошлого, за право служить и убивать без вопросов. Цена — быть изгоем, волком-одиночкой, солдатом без родины и без дома. Дюбуа принял эту цену давно. Ещё в России, когда резал старую жизнь, как гнилое мясо. Принял и не жалел.

Он закрыл глаза. За окном лил дождь, где-то орала сирена, гудели машины. Марсель жил своей жизнью, злой, грязной, чужой. А Дюбуа лежал в казарме Легиона, за высокой стеной, отделённый от этого города и этого мира. Солдат на привале. Шрам на теле Франции. Живой, молчаливый, опасный.

Через три дня их снова отправят куда-нибудь. В Африку, в Гвиану, в Джибути. Туда, где нужен Легион. Туда, где война. И Дюбуа снова пойдёт, возьмёт автомат, рюкзак, приказ. Потому что таков был его выбор. Потому что другого выбора не было.

Приказ есть приказ. Везде и всегда.

На третий день увольнительной Ковальски постучал в дверь барака в шесть вечера, когда Дюбуа лежал на койке, читая потрёпанный детектив на французском. Поляк был уже подвыпивший, глаза блестели, на лице усмешка.

— Шрам. Собираемся. Сербы, Попеску, хорваты из первого взвода. Идём в город. Последний раз нормально, пока живые.

Дюбуа отложил книгу, сел. Посмотрел на Ковальски. Завтра объявят новую ротацию. Слухи ходили — Центральная Африка, Банги, где резня шла уже полгода, где убивали всех подряд. Или Сахель, где джихадисты жгли деревни. Или снова Мали. Неважно куда. Важно что завтра узнают, послезавтра полетят, и кто-то не вернётся. Статистика проста: каждая третья ротация теряет минимум одного. Может, в этот раз — он.

— Пошли, — сказал Дюбуа, поднимаясь.

Переоделся в чистое: джинсы, чёрная футболка, кожанка. Ботинки тяжёлые, на толстой подошве. Нож в карман, по привычке. Ковальски ждал у двери, рядом стояли ещё четверо: Милош, серб из второго отделения, здоровый бык с бритой головой; Драган, хорват, худой, жилистый, со шрамом от ножа на шее; Попеску, румын, невысокий, но широкий в плечах, с кулаками как булыжники; и Янек, ещё один поляк, молодой, лет двадцать три, первая ротация в Африке, но уже с волчьим взглядом. Все славяне и балканцы. Все из Легиона. Все понимали друг друга без слов.

— Куда? — спросил Дюбуа.

— Старый порт. Бар «Анкор». Там нормальное пиво, дёшево, и не лезут, — ответил Милош, голос низкий, как рык. Французский с диким акцентом.

— Потом? — уточнил Попеску.

— Потом по девкам. На Рю Сен-Лоран бордели. Нормальные, проверенные, — Ковальски ухмыльнулся. — Не больные, не обдерут.

Вышли за ворота, поймали такси, двинули в центр. В машине молчали, только Янек нервно постукивал пальцами по колену, Милош смотрел в окно, челюсти сжаты. Все знали, что творится в городе. Все знали, что легионеров здесь не любят. Но сегодня было всё равно. Сегодня они шли не прятаться, не уходить от конфликта. Сегодня, если кто полезет — получит по полной. Перед смертью можно позволить себе не сдерживаться.

«Анкор» был старым баром у порта, деревянные столы, запах пива и рыбы, тусклые лампы под потолком. За стойкой стоял хозяин, пожилой итальянец, увидел их, кивнул. Знал легионеров, относился нормально. Они заняли стол в углу, заказали пива, по две кружки сразу. Пиво было холодное, крепкое, горькое. Дюбуа пил большими глотками, чувствовал, как алкоголь растекается по венам, расслабляет мышцы, притупляет напряжение.

— За тех, кто не вернулся, — поднял кружку Милош.

— За тех, кто не вернулся, — повторили остальные.

Выпили залпом. Поставили кружки, заказали ещё. Говорили мало, в основном пили. Янек рассказал про девку из Катовице, которая ждёт его, пишет письма. Попеску хмыкнул: «Не дождётся». Янек нахмурился, но промолчал. Драган покурил у окна, смотрел на улицу, на прохожих. Ковальски шутил, грязно, по-армейски, про офицеров и про то, что в Африке бабы не такие, как здесь. Дюбуа молчал, пил, слушал. Чувствовал себя комфортно. Среди своих. Среди тех, кто понимал, что жизнь — это марш от одной миссии до другой, от одной драки до следующей, пока не поймаешь пулю.

Через час в бар зашла группа алжирцев. Шестеро, молодые, в спортивках, с бейсболками. Громкие, наглые, уверенные. Заняли стол у стойки, заказали пиво, орали, смеялись, толкались. Один обернулся, заметил легионеров в углу, ткнул пальцем, сказал что-то своим по-арабски. Все обернулись, посмотрели. Лица изменились. Усмешки стали злыми.

— Легионеры, — сказал один, громко, по-французски. — Солдатики приехали.

Милош поднял голову, посмотрел на него. Не ответил. Продолжил пить.

— Убивали детей в Африке, теперь тут пиво жрут, — продолжил алжирец. — Думаете, вы тут герои?

Тишина. Итальянец за стойкой напрягся, потер руки тряпкой, нервно. Легионеры не двигались. Просто сидели, пили, смотрели. Дюбуа видел, как Милош медленно ставит кружку на стол. Как Попеску разминает пальцы. Как Драган поворачивается к выходу, блокируя путь. Все готовились.

— Я с тобой говорю, урод с шрамом, — алжирец посмотрел на Дюбуа. — Или ты глухой?

Дюбуа поднял взгляд. Посмотрел на него спокойно, холодно. Не сказал ни слова. Просто смотрел. Так, как смотрят на мишень перед выстрелом.

— Пошли отсюда, — сказал итальянец за стойкой. — Не надо проблем.

— Заткнись, макаронник, — рявкнул алжирец, не отрывая взгляда от Дюбуа. — Я хочу знать, сколько детей ты убил. Десять? Двадцать?

Дюбуа встал. Медленно, плавно. Остальные легионеры тоже поднялись, как по команде. Шестеро против шестерых. Алжирцы переглянулись, неуверенность мелькнула в глазах, но отступать было поздно. Они тоже встали, раздвинулись, руки на боках, готовые.

— Ты хочешь узнать? — спросил Дюбуа тихо, шагая к алжирцу. — Могу показать.

Алжирец полез в карман, Дюбуа шагнул быстрее, короткий удар, кулак в солнечное сплетение, воздух вышел из алжирца со свистом, согнулся пополам. Дюбуа ударил коленом в лицо, хруст носа, кровь брызнула на пол. Алжирец упал, захрипел. Остальные бросились вперёд.

Милош встретил одного головой, лоб в переносицу, чисто, профессионально. Попеску ударил в челюсть, справа, с разворота, сломал. Ковальски схватил третьего за шею, кинул