Вороньи сказы. Книга первая - Юлия Деулина

сквозь землю каждый раз. Только соседи и говорят, что Свана с ним опять путалась. В итоге-то соседи отцу её рассказали, ну а мы уж подтвердили. Хальвард, на расправу скорый, Свану в доме закрыл, чтоб в беду не влипла, а нам велел, коли лютого того встретим, к Хальварду его отправить… Я уж Свану хорошо знал, чуял, что разозлилась, да сейчас отцу всё наперекор учудит. Потому пошёл ночью её караулить. Да прогадал малёк со временем, пришёл как раз, чтоб окно открытое застать. Я по следам – следы в лес. Только крикнуть людям успел, чтоб цеховых скорее звали, они даже не поняли, в темноте-то, кто кричал. А я скорее по следам. Ну и…

Тут Фёргсвард примолк, а я уж не тормошу, понятно, что тяжко такое говорить. Только поленьев в печь подкинула. Помолчали-помолчали мы с лютым, да он снова начал:

– Нашёл её, в крови всю, искусанную. Да вижу по ранам, сначала укусил её, а потом убил. Чтоб, значит, волчицей она поднялась. Стою я, надо бы ей голову с плеч золотым мечом, а у меня рука не поднимается. Дрожит, ей-Светл, никогда такого со мной не было. Пока я стоял-то, думал, что делать, она и подскочила. Глаза – как угли раскалённые, испугалась, обернулась тут же да и набросилась на меня. В шею вцепилась, а я ей сердечко-то мечом и проткнул, а после головушку срубил… Пока кровью истекал, пришёл анаит этот… чёрный волчара с полосой серебряной, вокруг переступает, скалится… а я уж и меч поднять не могу, ни на него, ни на себя. Убил ты, говорит, мою полюбовницу, ну, говорит, я того так не оставлю, будешь мучаться теперь. И шею мне свернул… А потом я пробудился. Слышу, шум в лесу, крики… а у меня на руках когти выступают, и Свана тут, мёртвая вся, тулово волчье, а анаита след простыл. Я ужаса такого звериного ни до, ни после не испытывал – вскочил и побежал в лес, прочь, а в голове только и мысли, что, ежели поймают – на месте убьют, и не узнает никто, что анаит виноват… Ну вот и бегаю до сих пор. Иду по следу, чёрного волка ищу. Так с Нёдланда в Рувию перебрался по следам его. Хальвард меня и нагонял уже, бывало, бились с ним… а тут в засаде подстерёг. Убьёт ежели – никто за его Свану не отомстит. Так и будет её душенька причитать в нави.

Я слушаю, да слезу украдкой вытираю, так меня за душу взяло. А Фёргсвард замолк, в огонь смотрит.

– Давай я с ним поговорю, чай меня рубить не станет, девицу-то.

– Не поверит, – отмахивается. – Скажет, одурачил тебя волк, а ты и рада слушать. Нет уж, убью я анаита того, а потом хоть шкуру с меня дерите… А ты лучше, коль помочь хочешь, погадай мне, где волк этот! Знаешь же, как гадать?

Я киваю, мол, чего тут не знать. Сама, конечно, много раз не гадала. Хладу только помогала. Принесла таз с водой, каплю крови у Фёргсварда взяла (еле выдавила, так кровь из волка с неохотой-то течёт!), капнула туда и начала заговор, где, мол, тот, что Фёргсварда убил. Вода рябью, кровь в ней гуще да краснее, да выводит узоры… вглядываюсь: вот будто и поле, лошади по нему скачут… И волк меж лошадей этих хоронится… Да две птицы парят над ними, так трепещут, будто не живые, а на стяге вышиты. Не поле, думаю, Степь!

– Ищи-ка ты в хольских степях нойона, а то и хана, у которого на стягах две птицы вышиты. Тот, кто убил тебя, у него спрячется.

Фёргсвард подскочил даже, за руку меня схватил (я чуть в сторону не дёрнулась, вот он, страх-то перед волками, будто с молоком матери впитан). Руку мою сжимает, в глаза смотрит:

– Спасибо тебе, Врана! Уж правда не знаю, чем отплатить, вещи свои я растерял, а спасибо моё недорого стоит. Вот что, коль убью я волка, шкуру тебе принесу. Ну и благодарен тебе и в яви, и в нави буду.

– Ладно, – говорю. – Ты только не скачи так, а то вдруг раны разойдутся, иль сердечко моё остановится.

Фёргсвард смутился, руку мою отпустил, поднялся да поклонился мне в самые ноги.

– Ну ладно, чего ты, чай не княжна какая. Я всегда рада помочь, и от нечисти людей защитить, и от несправедливости, – говорю.

– Какая ты, невеста Тёмнова, чу́дная. Лучезарнице любой пример… Ну да прости меня, разгорячился я, правда. Посижу уж теперь тихо, покараулю, спать мне всё одно неохота, да и не нужно особо. А поутру пойду своей дорогой… Если ещё портки мне какие найдёшь, то уж вообще благодарности моей конца-краю не будет, – и смеётся, негромко, а смех такой густой, медовый.

– Посмотрю, – говорю, – у старичков тебе портки, у них сыновья-то в дружине, но, глядишь, осталось чего.

Поутру засобирался, одежды ему нашли кой-какой, для виду перед старичками еды немного в дорогу дала. Раны на нём и правда все затянулись. Поблагодарил он нас да и ушёл анаита ловить…

Буду ждать, когда шкуру чёрную с серебром мне для колдовства принесёт.

От чего у сверведов волосы серебряные

Ещё до того, как Фёргсвард ушёл, я, пока тайны его читала, заодно и спросила, интересно мне было:

– От чего у сверведов волосы серебряные? Ни у кого таких нет больше. Я малая слыхала, что от того, что в краю вашем зима долгая. Но не просто же! Есть же история какая-то, про богов, про колдовство… Может, ты знаешь?

Он смеётся:

– Знаю, конечно, у нас её только глухой не слышал. Сказка есть такая, мне её мать сказывала и не раз. Рассказать?

– Ещё бы!

– Ну вот слушай. Давно, когда ещё и прадед моей матери не родился, да и его прадед тоже, а, может, и того давнее, правил в Нёдланде конунг Гудсвард. Это вроде вашего князя, а звать – Божий Меч.

– Эк у вас мечи-то любят! – смеюсь.

– А то! Без меча в наших землях за околицу не выйдешь… Так вот, конунг этот прослышал, что за землях его живёт девушка красы необыкновенной, волосы – будто солнечные лучи запутались, глаза – будто ясное небо. Говорят все о ней, а имени никто и не знает, так и зовут Скьёной, Красавицей. Жила она одна у подножия Холодных гор, и никто не знал, кто ей родня. Говорили, что колдунья, а то и невеста Светлова,