Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Девочки в изоляции»
А я сидела и думала, так вот вы какие, «девушки в автозаке»! Да это реально какие-то некрасовские героини, останавливающие, если прижмет, коня на скаку! Вернее, переворачивающие этого коня нафиг. Если конь железный, а они в нем заперты…
Только теперь, как следует поездив в автозаках и посидев на «сборках», я увидела истинное лицо «девочек в изоляции»!
Конечно, первое, что тут поражало – это второходы. Если во всех остальных сизошных местах я пересекалась с ними только мельком, по касательной, то совместное многочасовое пребывание в автозаках и конвойках позволяло рассмотреть их получше. Но я вовсе их не рассматривала. Мне совершенно не хотелось этого делать, настолько уставшей и замученной я все время себя чувствовала. Настолько была поглощена ходом своего дела. И, единственное что меня заботило на выездах, «дожить бы до ночи, доползти бы до постели». Однако, когда прямо перед глазами оказывались архияркие персонажи, на какое-то время я на них все же переключалось.
Эти девочки-второходы подчеркивали один парадоксальный момент. Вот какой… Еще до СИЗО я не раз слышала грустную шутку, что в нашей стране – половина народу сидит, а вторая половина их охраняет. То есть тюрьма – вполне легитимная часть картины мира для большинства. Но несмотря на это, люди, прошедшие через горнило пенитенциарной системы, помимо проблем со здоровьем и социально-бытовых, словно бы получали стигматы незримой проказы. Они становились как будто прокаженными для остальной части общества. Словно бы – раз! – и отделялись ото всех остальных «нормальных людей» бесповоротно и навсегда.
И если человек хоть как-то, на какое-то время замарывался об уголовно-исправительную систему, он получал клеймо социального отщепенца. А клеймо «судимости» вообще становилось несмываемым, пожизненным. И, по сути, оно не исчезало никогда – ни из всяческих правоохранительных баз, ни из памяти людей, окружающих отсидевшего человека. А второе подчас – главнее! Как бы хорошо ни встречали зэка на новом месте – глаза всех неизменно округлялись и тон голоса менялся на более настороженный и неспокойный – едва узнавалось о тюремном прошлом человека. «А, ты сидел! Ты проходил по судебному процессу! Тут что-то не так. Ты какой-то не такой. Не такой, как я, точно! Лучше держаться от тебя подальше!» Держаться подальше от тех, кто сидел, кто судился – такая типичная и вполне человеческая реакция. Ведь касаться всего этого – так страшно!
То, что ты отделен от всего нормального общества и отныне заклеймен, тебе давали понять сразу же, едва ты попадал в СИЗО. Пусть в первый раз, пусть еще в статусе подозреваемого и с мизерным шансом быть оправданным и освобожденным. Но ты уже не такой, как все нормальные люди. И отношение к тебе соответствующее. В СИЗО все выстраивалось так, чтобы человек ни на секунду не забывал о своей второсортности. Общаясь с персоналом – этими «свободными гражданами первого сорта» – ты непрерывно ощущал свою отличность от них. Свою хужесть.
Однако первоходы в большинстве своем еще этому сопротивлялись. Вели себя с сотрудниками церемонно-вежливо, на «Вы», отстаивали как могли свои права, бились до последнего за исход своих уголовных дел. Не смирялись. Не принимали свою участь как должное. А вот второходы ярко иллюстрировали принятие своей конченой загубленной судьбы! Словно бы соглашались с тем, что они да, люди «второго», нет, даже «третьего» сорта. Как будто полностью смирялись с тем, что теперь они навсегда в лапах этой системы. И вели себя соответственно.
Теперь весь мир для них окончательно и бесповоротно сосредотачивался в крошечных пространствах клеток. Тюрем, автозаков, залов судов. И вся их жизненная сила бурлила и пузырилась лишь в границах этих клеток. При этом они пытались жить в этих клетках на полную мощь – вот что удивительно! «Брать от жизни все» – здесь и сейчас, потому что другого не будет!
Помню, как меня поразила однажды одна второходка. Маленького роста. Не больше тридцати. Черненькая, с длинными накудрявленными по сизошной моде волосами. Несмотря на холода, в коротенькой кожаной курточке, джинсиках в обтяжку. Ярко и густо накрашенная. Но главным являлось не это. А ощущение переливающейся через край энергии, которая от нее исходила! Какого-то болезненного мега-возбуждения. Казалось, она едва могла усидеть на месте. Пока мы ехали из «Печатников», она громко и эмоционально болтала с соседками, непрерывно курила, нервически хохотала. Лезла с разговорами к конвоиру. Чем дольше мы ехали, тем сильнее нарастало ее возбуждение. Я смотрела на нее уже с нескрываемым любопытством. Со стороны казалось, что эта барышня в ожидании чего-то особенного. Что-то вот-вот произойдет! Но вот что?
Это открылось, когда мы приехали в Мосгорсуд. Наш автозак, как обычно, встал на крытой парковке. И как обычно, началась игра в так называемые «пятнашки». Заключенные прямо так и называли эту изматывающую процедуру. «Игра в пятнашки». Когда людей перемещали из одного автозака в другой, а потом в третий, в четвертый, а иногда – и обратно в первый, следуя непостижимой логистической схеме. Людей, словно пластиковые кубики, небрежно передвигали и перемешивали, пока наконец получившиеся автозаковские комплекты не устраивали неведомого «логиста». Некого тайного «распорядителя подарков».
В тот раз из нашего автозака сначала вывели всех женщин, заседания которых проходили в самом Мосгоре. Оставшихся согнали в один отсек. А во второй завели пацанов. Потом, пару пацанов вывели. Затем завели еще пацанов, и снова все повторилось. Народ приуныл. Это означало, что автозак долго еще никуда не поедет. Ведь шла игра в «пятнашки». Нудная и утомительная. И значит, мы смертельно устанем задолго до предстоящих судебных заседаний. Но вот эта кудрявая девчонка-второходка – в пику всем остальным – оживилась просто неимоверно. Хотя казалось, куда уж больше? Она и так едва сидела на месте. А тут – вскочила. Жадно прильнула к решетке, почти просунув в нее полголовы. Сверкая глазами, рассматривает пацанов, заходящих в автозак по одному.
– Привет! Эй! Привет! Ты откуда? Откуда? Как зовут? Я Лика! Откуда ты? Я с «шестерки»! Привет! – заговаривает с каждым, совершенно не смущаясь присутствием конвоира. Хотя тому, видимо, вообще фиолетово.
И почти все пацаны ей отвечают:
– Привет! Привет, красавица! Я с «Бутырки»! Я с «Водников». С «Лефортово»! Павел. Гоша. Керим, спецблок…
Когда возникала пауза между входами и выходами пацанов, эта Лика заводила разговоры уже с теми, кто сидел внутри, через стенку:
– Я из 318-й хаты, «шестерка». Запомни цифры! – и диктует номер телефона.
