Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но там же сидят по фсбшным делам!
– Ну да. Я как раз по такому делу…
И Карина рассказала, что ее обвиняют по очень страшной статье. Контрабанда наркотиков – 229-я «примовая». Что она возвращалась из Доминиканы со своим любимым парнем. Практически женихом. Их попросили перевезти чемодан. Попросил один знакомый. Они согласились. Прилетают в Москву. И на контроле, в Домодедово, чемоданы обыскивают и находят там запечатанные свертки. А когда свертки вскрывают, то видят белые брикеты. С кокаином.
– На каждом брикете выдавлено тиснение в виде цветка. Тюльпана. Ну знаешь, как на кусках мыла… Очень красиво выглядело… И когда чувак из ФСБ это увидел, говорит: «О! Вот и тюльпанчики!» Это, оказывается, такой особый знак. Знак качества. Качества кокаина. То есть самый лучший, значит, кокаин… А всего шесть кило было. Сказали, что это одна из самых крупных партий за последнее время.
Еще Карина рассказала, что она уже получила два высших образования, преподавала, собиралась замуж, рожать детей. В общем, вела самую нормальную добропорядочную жизнь. И да, судя по ее речи, она и правда была очень образованной и начитанной. И вовсе не походила на всамделишную торговку наркотиками. А таких-то я уже повидала! А еще оказалось, что раньше Карина сидела на «шестерке». Но там к ней как-то пришли незнакомые посетители – под видом сотрудников неких органов, и начали угрожать – мол, молчи, ничего не рассказывай! Иначе хуже будет! И вот Карина сообщает об этом визите своему постоянному фсбшному следаку. Тот бросается расспрашивать сотрудников «шестерки» – кто это приходил? Покажите записи в журнале! И выясняется, что в журнале, в который заносятся все посетители нашей «следки», записаны фамилии несуществующих людей из несуществующей правоохранительной организации. Нормально? Вот так просто в следственные кабинеты «Печатников» может прийти любой желающий, с любой «нарисованной» корочкой! После этого Карину быстренько перевели в «Лефортово», где такой жесткий кордон, что мышь не проскочит!
– Теперь ко мне может прийти только мой следак… Нормальный, кстати, чувак. Сочувствует мне даже. И вот он говорит, что Дима, мой парень, то есть теперь – уже подельник – пошел на сделку со следствием. И собирается дать признательные показания… Но о чем? Мы же ничего не знали!.. Я ничего не понимаю!.. Или Димка знал? Если да, то как он мог так со мной поступить!
Ох, очередная девица, которую в минуту испытаний предает «любимый» человек. Который выбирает спасать собственную шкуру…
– Следак мне советует дать показания первой… Ну и вообще – начать сотрудничать со следствием, рассказать все-все, что знаю, – продолжает Карина. – Но единственное, что я знаю – это имя того знакомого, который дал нам чемодан, и имя того, кому его надо было передать здесь, в Москве. Но это типа очень важно. Ведь этот кокаин, оказывается, предназначался для самых высоких кругов. Для правительственных. Эти вот «тюльпанчики»! А никто из них не хочет, чтобы хоть что-то вскрылось. И если я начну болтать, то меня прикончат. Понимаешь?
– Понимаю. Тогда тебе лучше молчать?
– С одной стороны, да. А с другой – следак обещает, что если буду сотрудничать – это зачтется, и мне дадут не больше пятнадцати…
– Чего?! Пятнадцати лет? И это типа такая награда за сотрудничество? – я само изумление от такой гигантской цифры.
– Ну да… Ведь сейчас мне грозит лет 25!
О небо! Я смотрю на ее милое юное личико. Девушка в самом начале жизненного пути. И теперь она окажется за решеткой. Возможно, на столько же лет, сколько она вообще успела прожить! И впереди ничего: ни карьеры, ни семьи, ни детей… А один только длящийся десятилетиями ад. И все потому, что отдала свое сердце не тому парню!..
Я верила, что названный срок в 25 лет – вполне себе реальная штука. За наркотические статьи такие цифры как раз-таки и давали. Нечасто, но бывало. Помню, когда я еще сидела на спецблоке, к нашим соседкам, в 115-ю легкостатейную камеру, привели женщину, обвиняемую по наркотической статье. Ее перевели на спецы с общего блока за какие-то нарушения, и в тот момент она как раз находилась на стадии вынесения приговора. Звали ее Гуля, как и многих наших «восточных» барышень.
Гуля – низенькая, черненькая, некрасивая, с речью, состоявшей, в основном, из отборной ругани – перекрикивалась во время прогулок со всеми, кто только желал с ней перекрикиваться. Чаще всего, с пацанами из соседних двориков. Пацанам-то было все равно, с кем из женщин говорить – лишь бы поговорить. Матерится? Едва говорит по-русски? Ничего, сойдет… Так мы и узнали, за что именно эта Гуля в тюрьме и что ей в итоге дали. А дали ей 25 лет. О чем она и прокричала в один прекрасный день с глухой и бессильной яростью. Прокричала, а потом затянула свою любимую песню: «…Напилася я пьяной», которую она пела на каждой прогулке с непробиваемым постоянством. А мы переглянулись меж собой и внутренне ахнули. 25 лет! Эта цифра просто ошеломляла! И казалась такой невозможной! Да еще и для женщины!
Поэтому в ситуации с Кариной я вполне понимала, как сложна ее дилемма. Заговорить и возможно погибнуть, или же молчать и получить до 25 лет. И то, и то – реально. Но что для меня было непостижимым – это то, как она еще держится? В такой ситуации? Ведь это же все, приплыли! В любом случае. Конец света, считай. Почему же она не сдается? Не покончит со всем разом? Она разве не понимает, что хоть 15, хоть 25 лет в женской колонии – это то же самоубийство, только размазанное во времени?.. Но Карина держалась. Наверное, было ради чего или ради кого. А еще, потому что в ее деле не была поставлена точка. Значит, оставалась какая-то надежда на лучшее. Пусть и микроскопическая.
Спустя годы я погуглила дело Карины. Ей дали двенадцать с половиной лет. Выходит, по ее раскладу, совсем немного. И выходит, она пошла-таки на сделку со следствием. А Дима, ее так называемый «жених», с издевательской фамилией «Ангелов», получил всего пять лет…
Как я уже говорила, я была единственной женщиной, кого в те месяцы судили в Басманном суде. Меня одну заводили в конвоечный подвал, одну держали в конвойке. И как же я удивилась, когда однажды на остановке «Басманный суд» из автозака помимо
