Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер

– Что?! – заорали мы чуть ли не хором.

Какая чушь! У Маруси не было ни одного аллергического симптома. Ни отеков, ни такой жуткой красноты как у меня. Но на медке решили по-другому. Мы поняли, что нас попросту не хотят закрывать на карантин. Хоть мы тут все перезаражаемся! Хотя наверняка все уже перезаразились, и те, у кого не было детского иммунитета, точно уже заболеют. Ведь мы все сорок человек роимся в одном небольшом тесном пространстве – одни выдыхают свои вирусы и бактерии – другие все это неизбежно вдыхают.

Так и вышло. Через день мелкой сыпью покрылась Таня Северова. Но сказала, что ее не ломает и температуры вроде нет. Потом заболели еще несколько человек. Мы даже не стали сообщать об этом на «продоле». Покрытые сыпью люди, температурящие или же нет, стали привычной фоновой картиной. Прозой жизни…

Так длилось еще сколько-то времени, пока не заболела Раджабой. И заболела чрезвычайно серьезно. Помимо сильнейшей сыпи по всему телу, температуры и адской ломоты в теле, от которой она непрерывно стонала, у нее воспалилось горло, она не могла говорить и только хрипела. Вот она лежит, мычит от боли и плачет. Срывающимся голосом просит вызвать врача. Мы, естественно, вызвали. Ее приглашают на медку. Она мотает головой – мол, не могу, не встану. Тогда приходит врач, какой-то незнакомый дядя. С чемоданчиком, в маске. Осматривает Раджабой. Меряет температуру – почти сорок. Качает головой – все действительно серьезно. Делает ей укол, уходит. А через несколько часов – дежур орет в корму: «Каракулова! С вещами на выход!»

Каракулова – это же Раждабой! Ее что, переводят в другую камеру? Ракият подбежала к корме, порасспрашивала. Да, точно! Переводят в другую камеру, типа как бы в «больничную». Специально созданную для заболевших корью. Значит, нужно собирать вещи. Раджабой лежит в полной прострации. И девчонки сами собирают ее сумки. Когда человека «заказывают» из камеры – вот так вот, «с вещами» – то неизвестно, вернется ли он обратно? Поэтому нужно собрать все-все вещи. До единой. Девчонки забегали по всем углам, собирая зубные щетки, посуду, продукты из холодильника. Вроде собрали. Открылась дверь. А Раджабой едва может сидеть – не то, что ходить.

– Дежур! Разрешите девочкам отнести сумки Каракуловой? Да и саму ее нужно вести – иначе не дойдет, – просит Ракият.

– Ладно! Давайте.

В общем, две девчонки потащили сумки Раджабой, а еще две повели ее под руки. Почти понесли.

Когда вернулись, рассказали, что «больничную камеру» сделали в карантинном отсеке, в подвале. И там уже лежат человек пять. А одна женщина вообще под капельницей. Надо же, наконец-то они решили хоть как-то бороться с эпидемией. Стали делать что-то медицинское. А не просто тупо отключать вытяжки и закрывать камеры!

Кстати, по поводу закрытия камеры – на вечерней проверке нам сообщили, что с завтрашнего дня… мы закрываемся на карантин.

Ну все, баста! Нас замуруют! Кто-то в камере – обрадовался – ура! Значит, не будет выездов! А кто-то, напротив, расстроился. Вячеславна, например. У нее как раз шли суды, и она говорила, что ей их прерывать ох как невыгодно! Не объяснила почему, я же не стала докапываться. Но она да, расстроилась, даже рассердилась. Долго-долго обсуждала это после отбоя со своим адвокатом: что теперь делать? У нескольких девчонок планировались свидания, а теперь вот отменятся. Они тоже впали в уныние. Мне же было все равно. Судов у меня не было – я была на паузе, свиданий не намечалось. Единственный минус – теперь не будет никаких прогулок. Но переживу. И не такое уже переживала!

На следующее утро к нам постучали: «Проверка!», но дверь не открыли. Лишь корму. Мы выстроились перед дверью – как могли, в несколько рядов. Нас обозрели через отверстие, и на этом проверка закончилась. Началась карантинная изоляция. Но почему-то какая-то однобокая. Еду нам доставляли все те же хозки и дежура. Принесли «спецчасть», почту. Потом приехал интернет-магазин. Тетки из магазина – улыбчивые, в синих фартуках, буднично передавали в корму товары, ничуть не смущаясь контактировать с потенциальной заразой. Да и никто не смущался. День шел вполне себе как обычно, только дверь теперь не открывалась.

Зато зная, что дверь точно не откроется и никакого обыска не будет, владелицы телефонов подоставали все свои гаджеты и сидели с ними, почти не таясь. Лизка вообще устроила себе киномарафон: целый день лежала в наушниках и смотрела сериалы. Теперь она спала на Маришкином месте, заняв его вполне по праву. Из нашей, так сказать, банды теперь остались я, Лизка, Вячеславна, Таня Северова, и, как ни странно, Фаина Ниханова. Да. Моя старая «врагиня» теперь была ко мне почти дружелюбна, а с Лизкой они вообще стали не разлей вода. Лизка поселила Фаину рядом с собой, и они начали «семейничать».

Вообще, поскольку Фаина обладала определенным статусом, то она очень быстро заняла одно из значимых мест в камерной иерархии. Она могла бы даже стать старшей, если бы ее это интересовало. Но на тот момент ее заботило совсем другое. У нее начались «суды по существу», и это почти спустя три года после ареста! Поэтому в свободное от судов и намазов время она полностью погружалась в свои документы. То, что нас закрыли на карантин, ее тоже изрядно выбесило. Ее процесс и так продвигался слишком медленно, суды постоянно откладывались, и она непрестанно злилась. «Дайте мне мою пятеру и отстаньте наконец!» – восклицала Фаина с негодованием, стремясь получить побыстрее приговор, и вернуться наконец к нормальной жизни. Она была уверена, что ей дадут не больше пяти лет. А поскольку она являлась матерью малолетнего ребенка, то вполне могла получить отсрочку наказания. И поэтому ее негодование по поводу новой судебной волокиты было более чем справедливым.

Однако на сей раз Фаина нервничала совершенно напрасно. На второй день нашего карантина, утром, дверь камеры вдруг открывается, и из коридора раздается крик: «Выходим на проверку!»

Мы аж обалдели. Ракият подходит к двери и недоверчиво спрашивает:

– Дежур, а вы ничего не перепутали случайно? Нас со вчерашнего дня закрыли на карантин.

– Не перепутал. Вчера закрыли, а сегодня открыли. Выходим! Живее давай!

Ну и ну! Пожали плечами, побрели на «продол». Раз открыли так открыли – наше дело маленькое.

И нас действительно открыли! Днем нас позвали на прогулку. Я пошла. Потом кого-то повели на «следку», кого-то на свидание. Вечером людей «заказали» на выезд в суды. А спустя еще пару дней – в камеру вернулась Раджабой. Похудевшая, побледневшая. Но вроде ничего – бодрячком. Больше всего мы обрадовались, когда у нас наконец включили вытяжку. И мы