Наставница Эйнштейна. Как Эмми Нётер изобрела современную физику - Ли Филлипс

Как только Гильберт понял, что вопрос приоритета может стать проблемой, он пресек все споры вокруг него. Он дал понять, что теория принадлежит Эйнштейну и что ему же причитается слава. Ведь даже если математическая формулировка Эйнштейна была не самой совершенной, исходная идея – физическая концепция, согласно которой гравитация возникает из-за искривления пространства-времени, – принадлежала ему. Как сказал Гильберт, «любой мальчишка на улицах Гёттингена понимает в четырехмерной геометрии больше, чем Эйнштейн. Но, несмотря на это, дело сделал Эйнштейн, а не математики»[136].

Отметем это забавное преувеличение; понять, что Гильберт думал на самом деле, невозможно. В самом ли деле он считал, что Эйнштейн заслуживает всей славы создателя этой революционной теории тяготения? Но был ли он способен предвидеть, каким окажется суд истории, или нет – история воздала ему должное. Ему принадлежит честь быть ученым и благородным человеком, а те, кто внимательно изучает события второй половины 1915 года, также отдают ему должное как человеку, сыгравшему, возможно, крайне важную роль в рождении общей теории относительности.

Идея гонки, призом в которой было создание полностью ковариантных уравнений общей теории относительности, скорее всего, в основном существовала (в той мере, в которой она вообще существовала) в сознании Эйнштейна. Соответствующие замечания в переписке, весьма разрозненные, это подтверждают, несмотря на эмоциональные рассказы об этой так называемой гонке в ряде появившихся впоследствии хроник тех событий. Из имеющихся в нашем распоряжении доказательств можно сделать вывод, что Гильберт, Клейн и Нётер добровольно и великодушно помогали Эйнштейну и делились с ним идеями. Сомнительно, чтобы без их помощи Эйнштейн смог привести в порядок свои математические выкладки и добиться результата приблизительно в то же время, что и Гильберт; возможно, ему бы и вовсе это не удалось. Поэтому я считаю, что истории следует рассматривать этих троих и по меньшей мере Гроссмана и Бессо как соавторов великой теории. Но в конечном счете спорить о том, кому какая доля славы, по справедливости, причитается, неуместно. Если бы сам ревниво оберегающий свою теорию Эйнштейн не привлек наше внимание к этим вопросам, впоследствии они, вероятно, меньше бы муссировались писателями.

Если я заинтересован в том, чтобы справедливо учесть вклад каждого, то лишь ради того, чтобы подчеркнуть размер вклада Эмми Нётер. Некоторые историки науки и в самом деле отметили, какую роль сыграл Клейн, работая бок о бок с Эйнштейном и Гильбертом в период формулировки уравнений поля, и значение его связанной с общей теорией относительности работы в годы, последовавшие за 1915-м, общепризнано. Однако из заявлений самого Клейна совершенно ясно, что ничего из этого он не смог бы сделать без руководства и активной помощи Нётер. Вскоре после того, как «гонка» фактически завершилась ничьей, он напомнил Гильберту о ее роли в работе над проблемой гравитации, которой он продолжал заниматься: «Как Вам известно, фройляйн Нётер продолжает давать мне советы, и лишь благодаря ей я смог разобраться в имеющемся в моем распоряжении материале»[137].

Он еще несколько раз признавал ее вклад в его работы о гравитации и смежных темах, но, пропусти мы этот комментарий и другие намеки на то, как развивались идеи, у нас легко могло бы сформироваться неверное представление о том, какие заслуги кому следует приписать. Современные исследователи особенно склонны принимать подобную искаженную картину за чистую монету, поскольку мы уделяем непропорциональное внимание перечням авторов статей и забываем – или, быть может, не отдаем себе отчета, – что общепринятые правила определения формального авторства в значительной мере обусловлены временем и местом. Если бы мы перенесли Клейна в американский университет XXI века, соавтором статей, которые он опубликовал лишь под одним своим именем в 1919 году, без сомнения, стала бы Нётер. Здесь, как в столь многих случаях, нам следует стремиться к тому, чтобы избегать анахронизма. Клейн вовсе не хотел преуменьшить заслуги Нётер; напротив, он при малейшей возможности весьма эффективно ее продвигал. Скорее изменились правила определения авторства. Статьи той эпохи зачастую подводили итоги работы целых лабораторий, но подписывались лишь одним знаменитым членом научного сообщества, на чью долю выпадало докладывать о результатах.

Дело и в самой Нётер, которая вовсе не думала о самопиаре и обычно раздаривала полученные результаты студентам и младшим коллегам и которая, открыв названную ее именем теорему и описав ее в своей элегантной и насыщенной статье, больше не проявляла никакого интереса ни к одному из разделов физики. Но она была рада оказать Клейну, к которому питала благодарность, дружеские чувства и, как все вокруг, известное почтение, любую помощь, в которой тот нуждался.

Прежде чем на минуту оставить вопрос о том, каковы заслуги Нётер в первоначальной разработке теории тяготения, нам следует обсудить высокую вероятность, что некоторые авторы преуменьшали ее вклад или умалчивали о нем в ситуациях, в которых естественным было бы поступить прямо противоположным образом. Одним из примеров такого поведения, тесно связанным с предметом нашего рассмотрения, является случай, задуматься о котором физикам будет неприятно, – случай Вольфганга Паули. Этот австрийский физик повсеместно почитаем как теоретик; среди прочего, он сформулировал Принцип исключения Паули в квантовой механике. Этот принцип дает исчерпывающее объяснение организации Периодической системы химических элементов и тем самым фундаментальных оснований химии. В 1918 году Паули применил иного рода принцип исключения, когда писал энциклопедическую статью о теории относительности. В комментарии к черновику Клейн прислал ему ссылки на свои, Пуанкаре, Гильберта и Нётер статьи, имеющие прямое отношение к предмету. В финальную версию Паули включил ссылки на все эти работы, кроме работ Нётер[138].

Если вернуться к Эйнштейну, то существуют некоторые доказательства, что в описываемый период они с Нётер общались напрямую, но большая часть ее догадок сообщалась Эйнштейну Клейном. В конце концов, Клейн и Нётер находились в одном месте в одно время, с энтузиазмом поддерживая гёттингенскую традицию математических прогулок и бесед. Клейн разделял с Гильбертом и Нётер любовь к занятиям математикой на ходу. Будучи молодым эрлангенским профессором, он писал отцу Эмми, Максу: «О, если бы здесь был кто-нибудь, с кем можно разумно побеседовать. Я прекрасно все понимаю, когда могу расспросить кого-то о проблеме, но прихожу в замешательство, глядя на лежащий передо мной напечатанный текст»[139]. И складывается впечатление, что на этом этапе и до известной степени впоследствии Эмми Нётер рассматривала эти Эйнштейновы проблемы как математические. Она так никогда и не прониклась интересом к физике как таковой – что, без сомнения, произошло с Клейном. Но, как мы увидим из следующей главы, она, без сомнения, понимала физическое содержание работы и физические следствия своего родившегося из нее великого открытия.

Несколькими годами позже