Шрам: Легионер - Сим Симович

Женщина молчала. Дюмон ещё раз ударил, ребром ладони, коротко. Она упала на колени, кровь пошла из носа. Дети заплакали. Дюбуа смотрел на это без эмоций. Так было надо. Оружие значит боевик, боевик значит информация. Информация важнее, чем разбитый нос старухи.

— Говори, мразь, — Дюмон наклонился. — Где он?

Женщина ткнула пальцем на юг, в сторону пальм, всхлипывала, давилась кровью. Дюмон выпрямился, плюнул, вышел на улицу. В рацию: «Один боевик отсюда, ушёл на юг, направление пальмы. Вооружён. Уничтожить».

— Принято, — ответил голос Леруа.

Снаружи стрельба стихла. Потом снова очередь, потом тишина. Дюбуа вышел из дома, встал у стены, закурил. Руки не дрожали. Внутри была пустота, холодная, привычная. Он не думал о женщине, о крови на её лице, о плачущих детях. Это была работа. Грязная, мерзкая, но работа. Легион учил: если ты начинаешь думать, ты начинаешь ломаться. Не думай. Делай. Живи.

Привели троих мужиков из соседних домов, поставили на колени рядом с остальными. Человек десять уже сидели, руки за головами, лица хмурые, злые. Один плевался, его били, он замолчал. Обыскали всех, нашли ещё два ножа, один пистолет, старый французский МАС 50. Конфисковали. Забрали документы, фотографировали лица. Все мужчины выглядели одинаково: худые, обветренные, с чёрными бородами, в грязных галабиях. Кто из них боевик, кто просто пастух — без разницы. Все подозрительные. Все потенциально опасные.

С юга вернулась третья группа. Тащили тело. Мужик лет тридцати, худой, в тёмной одежде, грудь в крови. Бросили рядом с колодцем. Дюбуа посмотрел. Лицо было мёртвым, глаза открыты, смотрели в небо. Дырка в груди, размером с кулак. Вышла навылет, спина разворочена. Попали из пулемёта, наверное. Рядом положили АК, тоже старый, с деревянным прикладом.

— Ещё один сбежал, — доложил капрал. — Ушёл в горы. Не догнали.

— Чёрт, — выругался Леруа. — Сколько их тут было?

— Минимум трое. Один труп, один ушёл, один хрен знает где.

— Продолжаем зачистку. Проверить все дома. Каждый угол.

Пошли дальше. Дом за домом. Выбивали, обыскивали, переворачивали. Нашли ещё оружие: два АК, один карабин, гранату РГД. Нашли патроны, завёрнутые в тряпки. Нашли рацию. Всё сложили в кучу на площади у колодца. Мужиков согнали туда же, теперь их было двадцать. Женщины и дети сидели отдельно, под охраной Попеску и Гарсии.

Леруа допрашивал через переводчика, местного паренька, который служил во французской армии. Спрашивал про боевиков, про склады, про пути. Мужики молчали или врали. Один сказал, что оружие старое, от дедов, для защиты от шакалов. Леруа плюнул ему в лицо, ткнул носком ботинка в гранату. «От шакалов гранаты?» Мужик замолчал. Другой сказал, что боевики были, приходили три дня назад, брали еду, ушли. Куда — не знает. Леруа велел забрать его отдельно, для дальнейшего допроса.

Солнце поднялось высоко, жара стала невыносимой. Дюбуа пил воду из фляги, маленькими глотками, стоял в тени дома, наблюдал. Деревня была тихая, подавленная, битая. Женщины плакали, дети дрожали, мужики сидели на коленях, ненавидя молча. Обычная картина. Обычный рейд. Дюбуа видел такое в Чечне, видел здесь. Везде одинаково: страх, ненависть, унижение. Война без фронта, война в грязи, где враг похож на мирного, где каждый дом может быть укрытием, каждый мужик — боевиком.

Проверили последний дом. Там была только старуха, без зубов, слепая. Ничего не нашли. Зачистка закончена. Леруа отдал команду собираться. Оружие и рацию погрузили в грузовик. Троих мужиков взяли с собой для допроса. Остальных отпустили. Труп оставили на площади, пусть сами хоронят.

Перед уходом Дюбуа обернулся, посмотрел на деревню. Женщины уже подняли труп, несли куда-то. Мужики стояли, глядя на грузовики, лица каменные. Дети попрятались. Старуха у колодца качала головой и причитала. Деревня выглядела как разграбленная, избитая, сломанная. Может, там и правда были боевики. Может, только один, случайный. Может, оружие держали для защиты. Неважно. Рейд выполнен, оружие изъято, подозреваемые задержаны. Отчёт будет написан, галочка поставлена. Война продолжится.

Грузовики развернулись, двинули назад, оставляя за собой облако пыли. Дюбуа сидел на скамье, автомат между ног, смотрел на удаляющуюся деревню. Она становилась меньше, потом растворилась в мареве, исчезла. Как будто её и не было. Как будто ничего и не было. Только пыль, жара и усталость. И где-то там, в горах, убегал второй боевик, который расскажет другим, как пришли французы, как били женщин, как взяли людей. И ненависть станет крепче, и в следующий раз, может, будет засада, мины, снайпер. Круг замкнётся. Колесо продолжит крутиться.

Дюбуа закрыл глаза, откинул голову на борт грузовика. Тело болело, во рту был вкус пыли и крови. Он не чувствовал ни гордости, ни вины. Только пустоту. Легионер на краю пустыни, выполняющий приказ. Гоняющий людей со ржавыми АК, потому что таков был долг. Неважно где, неважно кого. Приказ есть приказ.

Грузовик трясло на ухабах, и Дюбуа покачивался в такт, безмолвный, тяжёлый, живой.

Самолёт сел в Марсель-Прованс в восемь утра. Военно-транспортный, старый «Транзаль», брюхо набитое рюкзаками, ящиками, оружием и усталыми людьми. Четыре часа полёта из Бамако, через Нджамену, с дозаправкой в воздухе. Дюбуа сидел на откидном сидении вдоль борта, голова откинута, глаза закрыты, но не спал. Просто отключился, ушёл внутрь себя, туда, где не было ни звука турбин, ни запаха солярки и пота, ни храпа Ковальски рядом. Два месяца в Мали, в пыли, в жаре, в деревнях, где каждый второй либо боевик, либо готов им стать. Два месяца патрулей, зачисток, засад. Трое убитых в роте, семеро раненых. Дюбуа не получил ни царапины. Везло. Или просто умел быть незаметным, быстрым, правильным. Не важно. Он вернулся целым. Снова.

Когда трап опустился и они вышли на бетон, ударил холод. Ноябрь, Марсель, плюс двенадцать, а после сорока пяти в Африке казалось, что попал в морозилку. Дюбуа поёжился, накинул куртку. Небо серое, низкое, моросил дождь. Влажность проникала в кости, непривычная, тяжёлая. Запахи другие: керосин, море, городская вонь — выхлопы, мусор, еда. Не песок, не дым костров, не козье дерьмо. Цивилизация. Дюбуа не был уверен, что ему это нравится.

Автобусы довезли их до казарм Легиона на окраине, старый комплекс, обнесённый стеной, серые здания, плац, флагшток. Здесь была штаб-квартира 1-го парашютно-десантного полка, здесь они базировались между ротациями. Разгрузились, сдали оружие в арсенал, получили увольнительные на три дня. Душ, смена одежды, и можешь валить куда хочешь. В город, к бабам, в бар, домой — если есть