Фуга - Елена Владимировна Ядренцева

к любимым и глупым младшим братьям. Это она, протянув руку и дотронувшись до чужого ледяного запястья, не отшатнется, а упрекнет:

— Ты простудился, что ли?

— Да, — сказал Яблоко, — уже два года как.

Он протянул ей руку ладонью вверх, и ладонь эта медленно покрылась инеем.

— А хочешь тоже? — спросил. — Хочешь тоже простудиться?

И тут-то Ксении впервые пришла мысль, что все это может оказаться просто сном. Что она делает здесь босиком, без туфель? Почему иней расползается по Яблоку: по волосам, плечам, спине, словно пушистый древесный гриб? Откуда, в конце концов, этот тонкий свист, на грани слышимости, но несмолкающий? Да уберите его, для чего он вообще? Вот так вот шла за чудом, а получила дурацкий ночной кошмар, хуже зубной боли.

— Откуда свист? — спросила Ксения. — Что происходит?

— О, — сказал Яблоко. — Происходит-то давно, давно обещанное.

Теперь он поднял руку на уровень глаз и медленно, задумчиво ее рассматривал.

— Гляди, — сказал, — я сам такого никогда не видел. Что творится.

И по запястью зазмеились трещины — сперва они были похожи на прожилки, серое в белом, бурое во льду, но прожилки всё множились, змеились, и вот уже Яблоко стал весь испещрен ими, как будто на реке вскрывался лед. Из трещин потянуло холодом, и снова послышался свист — сначала тихий, а потом все громче, громче…

Яблоко ухмыльнулся:

— Поделом вам. Будете знать, как не давать мне Щепку.

— Если б ты ее съел, ты бы не потрескался?

— Если б я ее съел, — ответил Яблоко, зажмурился и улыбнулся сине-серыми заиндевевшими губами, — если б я ее съел, то сорвался бы еще раньше, вот и все.

— Но ты же сам хотел…

— А это не совсем я.

И вот тут Ксения услышала другие голоса. Они были громче свиста, тише, сильней, слабее. Их было много, но они сливались в один. Они звучали у нее в ушах, в голове, так что Ксения фыркнула и выпрямилась, но это не спасло. Их шепот множился:

Это мы, это мы ее хотели.

Яблоко глуп, пытался удержать.

У него не получится.

Мы есть хотим.

Мы и так выйдем.

Наш замок не вечен.

— Так, погоди, — сказала Ксения, — ты что, и есть замок?

— Альтруистические цели, — сказал Яблоко, — совместимы с корыстными мотивами.

Она же знала, знала, что так будет. Еще в Центральном знала, но забыла, а теперь вспомнила, и как же это бесит. И она помнит эти голоса.

— А ты не хочешь перестать вот это всё?..

— А не могу, — ответил Яблоко, — они сильней. Ты не могла бы сойти вниз и как-нибудь поторопить Роуз?

— Зачем? — спросила Ксения. — Я и сама.

Зажала в кулак браслет Леди и двинула Яблоку в челюсть — сдвинула задвижку.

Безвременье

Когда Рысь с Роуз ворвались в мансарду, на кровати плашмя лежал Яблоко, и щека у него была в крови.

Роуз склонилась над ним:

— Ну что, ну что, уже ведь поздно, да?

— Ой поздно, — сказал Яблоко, — ой поздно.

Вид у него был такой безмятежный, будто он нежился на солнце.

— Я проиграл, — поделился он с Роуз, — так и знал, что не выдержу, и вот сорвался.

И ухмыльнулся — дескать, как причудливо.

Рядышком на полу лежала Ксения; Рысь наклонился над ней, но Роуз покачала головой: потом, потом. Рысь шумно выдохнул через нос и склонился все равно, приподнял руку Ксении, отпустил. Что за цацку она зажала в кулаке? Он ее где-то видел, но, черт, память…

А Роуз все не могла отстать от Яблока:

— Не проиграл! Ты еще говоришь со мной, а значит, всё…

— Вот именно, — сказал Яблоко, — всё.

— Погодите, — сказал Рысь, — что происходит?

Яблоко кивнул на дверь. Там, у двери, медленно-медленно проступал в воздухе еще один он. Те же белые волосы, та же невзрачная одежда, а вот стать…

Тот Яблоко, которого знал Рысь, горбился. Этот — стоял прямо, будто мир ежился под его подошвами, пытаясь отползти. Яблоко ухмылялся, а этот — сверкал зубами. Яблоко иногда просвечивал. Этот — блестел.

— О, — сказал он, — ну наконец. Какая встреча.

И в один смазанный длинный шаг очутился у кровати.

— Ты не успеешь, — сказал тот, что лежал, — тут уже и убивать-то толком нечего.

Яркий наклонился к Ксении и сграбастал браслет, подкинул на ладони. Оп! — браслет есть. Опа! — исчез. Оп! — снова есть.

— Отдай, — сказали Роуз, чего Рысь ждал, и Яблоко первый, чего Рысь не ждал совсем.

Другой беловолосый вскинул брови:

— Ты еще борешься?

Яблоко первый морщился и копил силы, чтобы что-то сказать. Роуз вся напряглась, уже готовая окатить кого-то силой, и Рыси показалось, что время остановилось. Этот же уберет его в два счета, в один миг, с ним сидеть в одной комнате — и то не выдержишь. И когда он все-таки сделал шаг ему навстречу, совсем маленький, потому что мешала Ксения и потому что сама по себе мансарда была маленькая, с кровати вдруг донесся тихий смех. Тот самый сухой стариковский хохоток, который Рысь так не любил у Яблока.

— Не выйдет, — сказал тот, — ничего у тебя не выйдет, милое отражение. Есть же закон. Ты можешь брать силу только в ответ. И Роуз помнит формулы, правда, Роуз?

Роуз кивнула. Яблоко первый улыбнулся и исчез все с тем же мирным выражением на лице, и Рысь минуты две пытался понять, что не так.

Он не просто растаял, как обычно, — он растаял, закрыв глаза. Он что, совсем ушел?

Минуту-две до Рыси доносился шум прибоя, и они все — Роуз, сам он, Яблоко второй — стояли молча. Провожали. Рысь бы снял шляпу, да только шляп он не носил вообще никогда.

А потом двойник Яблока вздохнул, понюхал воздух и сказал:

— Ну, двух часов, пожалуй, хватит. Вам. Чтоб попрощаться с прежней жизнью. Все обдумать. Я пойду прогуляюсь, осмотрюсь. Мне же теперь тут жить, в конце концов.

И Рысь почувствовал, что прежняя жизнь кончилась, так же ясно, как знал, что выпал снег.

Так уж вышло, что именно на кухне они в последние дни сходились поговорить. Здесь как будто остались тени и пикировок с мастером, и ночного сонного флирта, и перебранок вроде «кому мыть посуду» или «кто забыл сковородку на плите». Здесь было тепло, пахло чаем, чем-то кислым, и не верилось, что прежняя жизнь закончилась безвозвратно, а новая еще не началась.

Что делать, если вдруг все упустил и так при этом и не понял, что происходит?

Рысь глубоко вздохнул, растолкал Артура и попросил его сбегать за мастером. Пока Артур туда доберется, пока мастер придет, они с Роуз успеют все обсудить и уже потом…

Еще Рысь растолкал Я Вам Клянусь, отправил его разбудить Щепку и быть с ней неотлучно, хоть бы и в душе. Ну то есть с душем пускай она подождет до дома мастера. С остальными что делать? Столько мелких, и каждый же нарвется, они же сами не свои до справедливости, а тут ею и не пахнет и не будет… Рассказать мастеру? А что он может! Рассказать… да кому еще рассказывать? Мелькнула мысль укрыть мелких в церкви, в колокольне то есть, и Рысь не выдержал и рассмеялся, мотая башкой. «Здравствуйте, а мы тут бегством спасаемся. Правда, стены подпалим скоро и пол тоже, но там за нами ну такая нечисть, что нам помочь — ваш долг правильных верующих».

Серьезно, что действует на белых? Святая вода? Молитва? Ужасно не хватало каких-то базовых понятий, и Роуз, очевидно, все их знала, вот только сознаваться не хотела.

— Что там случилось? — спросил Рысь. — Что ты хотела сделать?

Роуз стояла у раковины, повернувшись к нему спиной, ожесточенно драила кастрюлю.

— Что я хотела, — повторила, не выпуская из рук губку. — Что я хотела. А ты сам как думаешь?

— Можно я ототру уже ее?

Роуз грохнула кастрюлю в раковину и повернулась наконец к нему: руки по локоть в пене, кончики волос мокрые и глаза, конечно, тоже.

— Я хотела его убить. Он сам просил. Я не знала, что Ксения будет там и что браслет Леди тоже позволяет…

Тот браслет