Фуга - Елена Владимировна Ядренцева

она сунула в задний карман и так с ним теперь и ходила, огрызаясь. «Может быть, ты его наденешь?» — «Нет и нет». — «Может, мы выбросим его тогда?» — «О да, сейчас же».

— Ты могла и не справиться, — заметил Рысь тихо. — И лежала б сейчас, как Ксения, правда ведь?

Роуз вздрогнула:

— Лежала бы. Зато, может быть, мы все были бы в безопасности.

Про Ксению, которая спала сейчас в их с Роуз мансарде на том же месте, где отлеживалась Щепка, Рысь выяснил вот что.

— По ней прошелся самый первый вихрь. Когда они еще… ну, не сгустились. Не стали разумны. Он не стал.

— Да кто он?

— Тот Яблоко, который сдался. Нелюдская часть.

А Яблоко-то кто, захотел тогда спросить Рысь, но передумал. Все равно ведь не расскажет. Большая часть их тайн была такого рода, о котором вообще не говорят. Только с оглядкой, шепотом, по пьяному делу, чтобы наутро сделать вид, что вам почудилось. Вообще-то о таких вещах в принципе можно говорить только при мастере, но мастер как-то не горел желанием, ага. Новый особенно. Даже про брата новость не воспринял.

На кухне словно стало холоднее. Рысь застегнул куртку и расстегнул снова. Эх, а еще вчера ему казалось, что присматривать за Приютом уже само по себе трудное дело. Да десяток таких дел, только пусть Белый куда-нибудь денется.

— Убить его нельзя, я верно понял?

— Да ты же сам все знаешь. Нет, конечно.

— А если силы ему отстегнуть, он хоть утешится?

— Он сам возьмет, стоит дать повод. На них нельзя нападать и драться с ними нельзя, они становятся только сильнее.

— А можно-то что?

— За других расплачиваться.

Надо собрать всех в зале, рассказать. Про Белого, про закон, что жизнь теперь пойдет какая-то новая, жестокая, и это лично он, Рысь, облажался и не смог сделать так, чтобы все пошло иначе. Насколько понял Рысь, Белый являлся, когда кто-нибудь вдруг швырялся силой, и брал еще столько же, мол, для равновесия. Да любой выплеск — нарушение равновесия, и что из этого? В Приюте безопасно.

— Они могли бы пострадать теоретически, — настаивала Роуз, вытирая кастрюлю полотенцем, и не понять было, от злости ее трясет или от страха, — сумма возможного ущерба там прописана.

— Кто этот закон составлял-то вообще?

— Кто составлял, того уже нет.

Ну отлично теперь.

— Плачу за всех, — сказала Роуз и вышла вперед, и Джо будто очнулась ото сна. Когда ее растормошил Я Вам Клянусь и вполголоса, оглядываясь через плечо, не по-приютски тихо велел собираться, она сначала ничего не поняла.

— Куда? — спросила. — Что, играть? Зачем?

Она уже недавно поиграла, вон мастер помнит до сих пор, наверное. Потом рывком пришло воспоминание: сегодня третий день, последний. Сегодня Яблоко ее сожрет. Говорят, что когда из человека выпивают вообще всю силу, то оболочка просто тает, и хоронить не надо. Да и где бы ее тут похоронили? Что, под яблоней?

И почему идти на казнь тебе не лень, а расчесаться лень. Рюкзак разобрать лень. Встать с пола и сложить вчетверо несчастный свитер, на котором отсыпалась, тоже лень.

— Ох, Щепка, — вздыхал Я Вам Клянусь, как будто уже пережил тяжелый день, — быстрее давай.

— А?

— Времени нет.

«А когда оно у нас было, для чего оно нам?» Люди в нормальном мире ходят на работу, целуют своих детей, стареют, в конце концов. Когда она еще жила у мамы, в том огромном и темном городе, она тоже росла. И были дни рождения, когда мама старалась быть веселой, и становилось еще хуже, чем обычно.

— Мы не растем, — сказала Джо, — мы никогда не вырастем?

— Ох, — сказал Я Вам Клянусь, — ох, вот веришь, Щепка, вот вообще не до этого сейчас.

Он все оглядывался, все подгонял ее, присев на корточки, и Джо подумала: «Где Рысь? А Роуз где? Вокруг старшие парни с девушками так же деловито, нервозно тормошат младших. Что происходит?»

— Да что ты говоришь! Свалить? — огрызнулась Асенька на незнакомую Джо смуглую девушку. — Сама и сваливай, а я тебе не эта.

Кто-то кого-то «угостил» пощечиной — Джо слышала шлепок. Старшие парни сбивались на скороговорку, устало фыркали и снова что-то объясняли. Девушки собирали рюкзаки.

— Мы куда-то уходим? Все уходим? — спросила Джо, туже затягивая тесемки на своем.

— Нет, — сказал Я Вам Клянусь, он барабанил пальцами по коленке, и пальцы эти еле заметно тряслись, — нет, ты уходишь, а мы остаемся.

— А я куда ухожу?

— К мастеру жить.

— А он об этом знает?

— Он скоро придет и заберет тебя. Официально.

Официально — это как? Поведет за руку? Не то что Джо Приют любила всей душой, просто не помнила другого до вчерашнего дня. И сравнивать его с забытым домом, ну или полузабытым теперь, — та еще глупость. Но все-таки здесь Рысь, чайник, и кухня, и Роуз, от которой пахнет ландышем, и шум, привычный, как рассвет, и запах дерева. И Рысь когда-то обещал научить ее играть на гитаре. И почему они все остаются, а Джо одна уходит к мастеру, как дура?

— Я что, особенная?

— Ну а ты как думаешь?

— В смысле? Что за наезд сейчас был?

— В смысле, Щепка, если бы кто-то постоянно не плевался силой, может быть, все и обошлось бы.

— А что случилось?..

Но этого Я Вам Клянусь ей не сказал. Сидел, смотрел на дверь, качал головой, и Джо достала было книжку, но читать не смогла. Мастер небось только и делает что читает книжки в свободное от города время. Так обидно.

— Меня даже не спросили.

— Еще спрашивать!

— А если Яблоко меня съест, как собирался, все будет хорошо?

— Ух, Щепка, что ж ты все… Не, не, никак вообще. Твоя задача сейчас вовремя убраться и быть милой, хорошенькой. Понимаешь, о чем я?

— Я не умею.

— Значит, учись на ходу.

Джо никогда не видела, чтобы Я Вам Клянусь так много хмурился, так мало улыбался. Он вдруг напомнил ей Рысь, а Рысь она, может, больше никогда не увидит. Или вдруг он на нее злится, как Я Вам Клянусь, и поэтому не пришел рассказать сам.

— Мы же даже не попрощаемся.

— И что с того?

— Он как-то отдал мне свой свитер.

— Да оставь его себе…

Джо вздохнула, и Я Вам Клянусь растрепал ей волосы. Почти все младшие уже проснулись и слушали, что им вполголоса объясняли старшие. Приют вдруг стал похож на больницу. Чего они все ждут, чего она ждет?

— А я могу найти Рысь?

— Нет, он очень занят.

То ли у нее дрогнули губы, то ли что, но Я Вам Клянусь вдруг фыркнул и на миг сделался прежним, ухмыльнулся:

— А знаешь чего, мы когда к нему ходили, ну в смысле к мастеру ходили о тебе спросить, хочет ли он тебя забрать, мы же пошли втроем: я, Артур, Феликс — и Феликс там давай орехи тырить из всех ваз, какие видел, а там же важные люди, все эти дамы, прозрачные тряпочки перед лицом болтаются, такие томные, такие строгие, что ой, и мастер такой — здравствуйте, ребята.

— Так и сказал «ребята»?

— Ну не то что… Но мы специально взяли Феликса; понимаешь, если Феликс его не выбесил — никто не выбесит, все будет хорошо, что ты как эта…

— Как кто я?

— Да ой, Щепка, чтоб я знал. Не огрызайся на него, он ничего так.

«А на вас, на вас можно огрызаться? Почему вы меня отсылаете как вещь? Именно в это утро, когда все так страшно? Почему все останутся, и будут жить, и скоро двинутся в столовую, будут кидаться хлебными катышками, и Рысь рявкнет: “Достали!” — и день начнется? Разве в нормальном мире нужен человек, который путает дни недели? И сто лет не учился?»

Вчера Джо вспомнила еще и школу, а лучше бы не вспоминала. И фамилию.

Джоанна Талвен — это додуматься надо так назвать… Как? Джо… Джоанна?

«Да там такая